Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина

Значит, он позаботится о том, чтобы ты не сбежала, пока он не получит то, чего хочет.

– Вы отвратительный, – голос мой так и сочился презрением. – И жалкий. Стоите тут, посреди поля, пытаясь принудить ребенка, который годится вам в дочери, выйти за вас замуж, потому что – что? Считаете, будто ваша ферма недостаточно велика?

Сумеречного света было как раз достаточно для того, чтобы я разглядела его кривую полуулыбку, когда он подступил ближе:

– Ты и впрямь думаешь, что меня волнует ферма?

С ним было что-то не так, что-то определенно не так, и дело касалось не только его порыва. Его как будто толкала какая-то иная, внешняя сила.

Я понимала, что еще миг – и он схватит меня, а если схватит, то мне уже не спастись.

И я развернулась и побежала. Побежала прочь от дома.

Прочь от дома – к лесу.

Хенрик Янссен выругался, и за моей спиной зашелестело жнивье: хрипло дыша, мужчина бросился в погоню.

Где-то возле дома закричали:

– Бен! Бен!

Это был Бром. Он звал меня. Он меня искал. И, судя по голосу, волновался.

Я оглянулась. Хенрик Янссен оказался куда ближе, чем я рассчитывала. Ужас разлился в моей крови, ужас потек по венам: нельзя, чтобы он меня поймал! Нельзя!

Но ты не должна заходить в лес Бен ты обещала Брому что не зайдешь там ждет кое-что похуже Хенрика Янссена кое-что с длинными пальцами кое-что желающее оторвать тебе голову и руки кое-что слепленное из тьмы кое-что жаждущее проглотить тебя.

– Помогите! – закричала я на бегу. – Помогите!

Звала я не потому, что думала, будто помощь поспеет вовремя. Нет, Бром не мог волшебным образом перенестись сюда. Но я хотела, чтобы он знал: я здесь, я в беде. А еще я надеялась: если Хенрик Янссен поймет, что Бром вышел на поиски, то отступится.

«Он, наверное, сумасшедший», – подумала я на бегу. Чего бы ни хотел Хенрик Янссен, он точно был не в себе, если вдруг повел себя таким образом. Он что, думал, его не поймают? Думал, Бром не изобьет его до полусмерти только за то, что он пытался прикоснуться ко мне?

А если он действительно обезумел? Вдруг нечто из леса – волшебство или ядовитые испарения – просочилось в него, заставляя действовать?

Но времени не было – ни думать, ни гадать, ни решать проблемы. Я услышала, как Янссен позади прибавил скорость, и сама понеслась что было мочи.

Непрошеным гостем влетела я в лес, и деревья мгновенно сомкнулись вокруг, заслонив мерцание звезд.

Я стремительно вскарабкалась на ближайший ствол, нащупывая в темноте ветви, и попыталась затаить дыхание.

Мигом позже Янссен врезался в кустарник и принялся продираться сквозь него, производя столько шума, что его, наверное, слышало все зверье на многие мили вокруг. И не только зверье. Я не видела его, потому что забралась так высоко, как только могла, учитывая мрак, но слышала его хриплое дыхание и похрустывание опавших листьев под его сапогами.

– Ну же, выходи, выходи, крошка Бенте, – глухо увещевал он.

Голос его изменился. Не то чтобы я раньше часто беседовала с ним, но Хенрик Янссен всегда говорил спокойно, учтиво. Неужели он все это время скрывал в себе монстра? Я представить не могла, чтобы такая злоба таилась внутри человека. Возможно, он устал прятаться и жаждет выпустить внутреннюю тьму на свободу?

Я застыла, кажется, даже не дыша, пока он бродил и шарил внизу во тьме, беспрестанно ругаясь. Через несколько минут звуки отдалились – переместились в сторону полей.

Может, он столкнется там с Бромом, подумала я.

В лесу царила тишина – но не та зловещая тишина, предвещающая приближение чего-то ужасного, а тишина мягкая, обволакивающая. Все мелкие зверьки спали, свернувшись калачиками в своих постельках. Я представила крохотных бельчат, бурундучков, полевых мышат, которых целуют на ночь их матери, а отцы рассказывают им сказки. Я чувствовала себя в безопасности, как было каждый раз в лесу, пока я не увидела существо, пожирающее Юстуса Смита.

По коже пробежал холодок. Да, на дереве было, может, и безопасно, но долго так продолжаться не могло. Я должна была уйти, вернуться домой, рассказать Брому и Катрине о том, что случилось в поле.

Осторожно слезая с дерева, я готовилась к любому подвоху. Хенрик Янссен мог притвориться, будто уходит, специально производя много шуму, – а потом тихонько вернуться и затаиться, дожидаясь моего появления. Но, спрыгнув на землю, я не услышала ничего, кроме шелеста собственной одежды.

И все же я решила, что лучше мне покуда держаться леса, идти по нему параллельно полям, пока не приближусь к подъездной дорожке, ведущей к нашему дому. По полям наверняка рыскал Янссен. Я прислушалась, не зовет ли меня Бром, но услышала только ветер.

В темноте я шла медленно, осторожно переставляя ноги, чтобы не слишком шуршать листвой, и выставив вперед руки, чтобы не врезаться лбом в дерево.

Во мраке тихо заржала лошадь, и я на секунду остановилась. Звук доносился откуда-то спереди.

Бром? Выехал на Донаре искать меня?

Так я подумала, хотя глубоко-глубоко внутри, в самом укромном уголке души, знала, что это не Бром. Знала, поскольку в тот миг, когда я услышала лошадь, сердце мое воспарило, а ноги сами собой зашагали быстрее, к нему, поскольку ничего я не могла с собой поделать, не могла иначе.

Я выскочила на прогалину, в спешке спотыкаясь о собственные ноги, и он был там, стоял в луче лунного света.

Он не был безголовым и не смеялся так, как изображал Бром, притворяясь демоническим всадником. Абсолютно спокойный, сидел он на коне – потрясающем коне цвета полуночного неба, коне, который был больше самого Донара.

У него были длинные ноги, и длинные пальцы держали поводья, и облачен он был в ту же тьму, что его скакун, и только по коже его время от времени пробегало что-то вроде тусклой огненной зыби.

Лицо его было обращено в другую сторону, но он знал, что я здесь. Я ждала. Ждала, затаив дыхание, когда он посмотрит на меня.

Всадник повернул голову – и я пропала. Пропала навеки.

Никогда, никогда я не видела ничего более ужасного и более прекрасного, но описать его лицо я не смогла бы. Сверкающее, неземное – нет, ни одно из человеческих слов тут не подходило. Я ошибалась насчет него, ошибалась, потому что в легендах говорилось, будто он приходит с мечом и отрубает голову. Но Всадник не был смертью. Он был самой жизнью, чем-то большим, чем жизнь, чем-то совсем невообразимым.

Он протянул руку.

И я поняла: выбор за мной.

А выбор всегда был за мной. Всадник был здесь и раньше, давным-давно, и так же протягивал мне руку. Тогда он был почти ничто – лишь тень, лишь мысль, – а я была так мала. Но когда я коснулась его руки, коснулась этой тени, он обрел плоть, стал реален, ибо он – часть меня, а я – часть него.

Мысль промелькнула в моем сознании серебристой рыбкой, пляшущей в пронизанном солнечными лучами ручье. Я забыла. Забыла, что давно уже знакома со Всадником.

(и не просто знакома – ты создала его)

Но у меня не было времени ухватиться за эту мысль и всесторонне изучить ее. Не было времени, потому что он ждал, а все, чего я хотела, – это прокатиться верхом.

Я вложила свою ладонь в его, он сжал мою руку, и, подняв меня, посадил на лошадь впереди себя. Потом пришпорил коня – и вот мы уже скачем, несемся, летим так стремительно, что это кажется невозможным. Деревья, стоящие на нашем пути, он огибал так плавно, словно бы их и не было тут вовсе.

Потом мы вырвались на открытое пространство и помчались по полям, под звездами, легкие и свободные.

Я хотела, чтобы это длилось вечно. Хотела скакать вместе с ним, на его коне, нестись до тех пор, пока от меня не останется совсем ничего.

Но тут я увидела Брома, стоящего посреди поля, зовущего меня, и меня кольнуло раскаяние.

Всадник понял, узнал, почувствовал. Лошадь его замедлила шаг, развернулась, легким галопом поскакала к Брому, и сердце мое сжалось, потому что я не знала, чего хочу: вернуться и вновь стать ребенком – или остаться с ним.