Станция плененных (СИ) - Муссен Анна

Есть ли на хрящах мясо?..

От подобных мыслей желудок начинает сводить судорогой и меня тошнит от голода. Я не спешу уничтожать запасы Пастуха. Кто знает, сколько еще дней или даже недель мне придется провести в этом месте? Это удручает. Может, стоило погибнуть с остальными? Глядишь, очнулся бы в каком-нибудь другом мире, более интересном, чем этот… Стал бы рыцарем на службе у красивой принцессы или героем, которому судьбой начертано свергнуть короля тьмы. Интересно, книги с этим сюжетом еще популярны или их время прошло?

А какую книгу я читал последней?..

Уже и не вспомнить. Ни автора, ни сюжета. Даже цвет обложки не помню. Была она мягкой или твердой? Или это вообще была электронная книга? Почитать бы сейчас что-нибудь…

С мыслями о книгах я в очередной раз заснул.

Проснулся через какое-то время, не зная точно, сколько проспал. На этот раз сон мой был спокойным, без сновидений.

В убежище Пастуха по-прежнему темно — я принципиально не трачу батарейку в фонарике, — свежий воздух практически не доходит до этого места и, сетуя на собственную беспечность, я решаю побродить по тоннелям. Убеждаю себя, что раз выжил в лагере, то становиться едой для крыс как-то не серьезно, то надо знать пути отступления на случай… На всякий случай.

Оказывается, из стоков есть несколько выходов, но не через все из них мне удается пролезть. Запомнив, где находится «главный вход», я бреду к следующему и выхожу на небольшую площадку. Кажется, за чертой города.

Идет дождь.

Вокруг много деревьев, настоящих деревьев, что в этот момент меня удивляет. Как же они растут без солнца? Без нормальной земли? Без удобрений? И можно ли сказать им «спасибо» за кислород?.. Или кислород не так производится?.. Что там должно происходить? Фотосинтез. Да, кажется, это называется фотосинтез.

Разве он возможен в подобных условиях?..

От заумностей, возникающих в голове, начинает болеть в висках. Лучше о подобном вообще не думать, чтобы сохранить остатки рассудка. Черт с ними, с этими деревьями. Или Бог с ними, с этими деревьями.

Кому как больше нравится.

Передо мной открывается вид на город. Он словно бескрайний, уносится куда-то вдаль, и расползающийся по улицам туман лишь укрепляет в моем сознании мысль, что у всего этого нет ни края, ни конца. Но это все обманчиво, серость вокруг лишь угнетает своим видом, а от холодного ветра и промокающей под дождем одеждой становится зябко. Тело бьет мелкая дрожь. Я вижу город таким, каким его еще ни разу не видел, он словно весь лежит передо мной, и от осознания этого становится дурно. Этот город не бескрайний, он ограничен. И из него не выбраться.

Экраны наверху мерцают, предвещая скорое отключение. И видя в этом знак, я быстро возвращаюсь обратно в сток.

Быстрым шагом спешу к ставшей такой родной каморке и замираю на месте, замечая в ней постороннего.

— Костя!..

Прикрываю глаза ладонью, щурюсь, пытаясь убедиться в том, что уши не обманули меня, и я действительно услышал голос Тохи. Меня ослепляет свет от фонарика, который он держит в руках, и на какой-то короткий миг сердце из груди перемещается в пятки, видимо считая, что там, в ногах, безопаснее. Хотя в ногах правды нет, как говорится…

— Наконец-то я тебя нашел!..

Луч света направляют вниз, а меня сжимают в крепких дружеских объятиях.

— Уж думал, помер!.. Глазам не поверил, когда увидел тебя у решетки в сток!

Последующий час мы обмениваемся информацией. Точнее Тоха рассказывает мне о том, что происходило в лагере после того, как я благополучно сбежал из него.

— Князь лютует не по-детски, — говорит Тоха, нервно играясь со своим фонариком.

Для надежности он был направлен в потолок, чтобы его яркий свет не привлекал к нам изголодавшихся крыс.

— Знаешь, из-за чего лютует?

Спрашивать об этом надо осторожно, словно вопрос задан так, невзначай, и ответ на него меня вовсе не интересует.

— Я слышал, что во время той неразберихи, — так Тоха описывает нашу революцию, — в его кабинете кто-то хозяйничал.

— Да что ты…

— Представляешь?

О моем тайном задании Тоха не знал. Ну… я надеюсь, что он не знал и до сих пор не знает. Потому что это из-за меня Князь лютует, и это я тот самый воришка, хозяйничавший в его кабинете.

— А кто это был ты не в курсе? — спрашиваю я у Тохи.

И он пожимает плечами.

— Никто не знает. Или же Князь об этом не распространяется.

— А что-то забрали?

— Ну… об этом тоже ни слова, — говорит он, почесав затылок. — Но ясен пень, что у него жетоны свистнули.

— Думаешь?

— А что еще? К слову… — Тоха прокашливается, прочищая горло. — Как бы тебе сказать?..

Догадываюсь, что разговор коснется Вики, но вида не подаю. А в глубине души боюсь, что сейчас он скажет: «Я тут за тобой, ты уж извини».

— Вика мертва, — наконец произносит он.

И будто виня себя в чем-то, извиняется.

Не уверен в том, как правильно реагировать на неожиданную новость, которую я и так уже знал. Удивиться? Признаться, что знаю об ее смерти? Актер из меня никудышный, а если признаюсь, то придется объясняться, откуда я это знаю.

— Как ты тут оказался? — спрашиваю я в итоге.

Не хочу говорить о Вике.

— Эм.. я ушел.

— Ушел?

— Да, из лагеря. Сбежал под шумок. Многие разбежались, когда увидели, что у Князя крыша начала скатываться.

— Скатываться?

— Да.

— То есть до конца она еще не поехала?

Тоха хмыкает, оценивая шутку. Но шутка не смешная, мы оба это понимаем.

Он рассказывает о сбежавших, о том, как многие решили, что за пределами лагеря безопаснее, чем внутри его стен, где вооруженные автоматами и пистолетами люди слетают с катушек от осознания собственного превосходства. От власти, которое дает им оружие.

— Я считаю, — говорит Тоха, — что тот, кто стыбзил у Князя жетоны, поступил необдуманно и глупо.

— Почему?

— Потому что никто из нас не знает, что делать, когда соберешь выкуп на свою свободу. А раз так, то все эти жетоны — куча бесполезного хлама.

Это так.

— При нас, если хорошо подумать, вообще никому не удалось собрать нужное количество жетонов.

Это тоже правда.

— Не может же Князь быть единственным, кто знает, как отсюда выбраться, — предполагаю я.

Хотя, если флэшка, которую я забрал, была в единственном экземпляре и, потеряв ее, Князь так бесится, то мое предположение вполне может оказаться ошибочным.

— Я уверен, что есть те, кто знает, — говорит Тоха, понизив голос. — И нам нужно их найти.

— Нам?..

— Конечно нам!.. — его голос звучит несколько обиженно. И даже возмущенно. — Или ты дальше решил играть соло?

— Мы не музыканты, — говорю я, но понимаю, что в одиночку мне будет сложно.

Я не знаю, что делать с флэшкой. Как просить за нее свободу? Моей задачей было ее выкрасть, пока Пастух и остальные «шумели» в лагере. После я должен был отдать ее Пастуху, а дальше он должен был привести нас на поверхность. План трещал по швам с самого начала, но устав от борьбы за жизнь… устав от жизни в лагере… мы все на него согласились.

И что теперь?

Я почти уверен, что Вика не доложила обо мне Князю, ведь она предлагала мне бросить эту затею, говорила, что закроет на нее глаза. Но если Князь, найдя ее труп в своем кабинете, и пересчитав тех, кто остался в лагере, составил список, кого нужно найти…. на кого пало его подозрение. И если такой список уже существует, то я в него попал. Если сунусь в лагерь и меня не пристрелят в первую же минуту — так, веселья ради — то есть мизерный шанс выбить себе встречу с Князем. Но что я ему скажу?

«Эй, у меня тут твоя вещица. Тебе она вроде как нужна. Давай обмен?»

Князь не согласится на мои условия. И если меня не пристрелят в ту же секунду, как я озвучу свой «баш на баш», меня будут пытать. Такой план тоже не годится.

— Костя?..

— М-м?..

— Ты о чем задумался?

— Да так, думаю, как выбираться будем.