Йон Линдквист - Впусти меня
Чужой человек на больничной койке, пепел в банке — все это был не его папа, но имя было неразрывно связано с отцом, каким он его помнил, и потому время от времени Томми приходил сюда и водил указательным пальцем по бороздкам в камне, которые складывались в имя: «Мартин Самуэльссон».
— Смотри, как красиво! — произнесла мама.
Томми оглядел кладбище.
Повсюду горели свечи. Это напоминало вид города из окна самолета. Редкие тени мелькали между надгробиями. Мама направилась к папиной могиле с фонарем, покачивающимся в руке. Томми смотрел ей вслед, и его вдруг охватила острая жалость. Не к себе, не к маме — ко всему сразу. Ко всем, кто сейчас бродил в снегу среди этих трепещущих огоньков. К этим невесомым теням, застывшим у камней, смотревшим на камни, прикасавшимся к камням. Все это было так… глупо.
Умер так умер. Больше нет.
И все же Томми послушно последовал за мамой и присел на корточки у отцовской могилы, пока мама зажигала фонарь. При ней прикасаться к буквам ему не хотелось.
Они немного посидели, глядя, как слабое пламя рисует причудливые узоры на мраморной плите. Томми не испытывал ничего, кроме стыда за то, что участвует в этой жалкой игре. Через какое-то время он встал и пошел домой.
Мать последовала за ним. Пожалуй, слишком поспешно. Уж кому-кому, а ей как раз полагалось все глаза выплакать, сидеть здесь целую ночь. Она догнала его, взяла под руку. Он не сопротивлялся. Они шли бок о бок и смотрели на озеро, местами покрытое тонким льдом. Если в ближайшее время не потеплеет, через пару дней здесь можно будет кататься на коньках.
Одна мысль вертелась у Томми в голове, как навязчивый гитарный аккорд.
Умер так умер. Умер так умер. Умер так умер.
Мама вздрогнула, прижалась к нему.
— Жутко как-то.
— Да?
— Да. Стаффан рассказал мне такую страшную вещь…
Опять Стаффан. Неужели нельзя хотя бы здесь поговорить о чем-нибудь другом?
— Мм.
— Слышал про тот пожар в Энгбю? Ну, про ту женщину, которая…
— Да.
— Стаффан сказал, что они делали вскрытие. По-моему, ужасная процедура. И как только можно…
— Да, да. Конечно.
Дикая утка шла по хрупкому льду к проруби, образовавшейся возле сточной трубы на берегу озера. Мелкая рыбешка, которую здесь можно было выловить летом, воняла помоями.
— Интересно, что это за труба? — спросил Томми. — Сток из крематория, что ли?
— Не знаю. Ты что, не хочешь слушать дальше? Тебе неприятно?
— Не-не, давай.
И весь путь домой через лес она пересказывала услышанное. Постепенно Томми заинтересовался, начал задавать вопросы, на которые мама затруднялась ответить, — она знала лишь то, что ей рассказал Стаффан. Да, Томми задавал столько вопросов, причем с таким живым интересом, Ивонн даже пожалела, что завела этот разговор.
Позже тем же вечером Томми сидел на ящике в бомбоубежище и крутил в руках статуэтку стрелка. Потом водрузил ее на картонную коробку с кассетниками как трофей. Венец мастерства.
Это ж надо — стырить у полицейского!
Он тщательно запер бомбоубежище на цепь с висячим замком, спрятал ключ в тайник, сел и задумался о рассказанном матерью. Вскоре послышались осторожные шаги, приближающиеся к двери склада. Затем тихий шепот: «Томми?»
Он встал с кресла, подошел к двери и распахнул ее. На пороге стоял Оскар и с нервным видом протягивал ему деньги.
— Вот. Деньги принес.
Томми взял полтинник, небрежно сунул в карман и улыбнулся Оскару:
— Ты, я смотрю, зачастил! Входи.
— Да не, мне надо…
— Да входи, кому говорят. Вопрос есть.
Оскар уселся на диван, сцепив руки замком. Плюхнувшись в кресло, Томми пригвоздил его взглядом.
— Оскар. Вот ты же у нас парень умный…
Оскар смущенно пожал плечами:
— Слыхал о пожаре в Энгбю? Ну, про ту тетку, которая вышла во двор и сгорела прямо перед домом?
— Ага, я читал.
— Я так и думал. Не помнишь, там что-нибудь писали про вскрытие?
— По-моему, нет.
— Вот то-то же. А ведь его делали. Вскрытие. И знаешь, что выяснилось? У нее в легких не нашли дыма. Соображаешь, что это значит?
Оскар немного подумал.
— Что она уже не дышала.
— Вот именно. А когда человек перестает дышать? Когда он мертв. Я прав?
— Да, — Оскар внезапно воодушевился. — Я об этом читал. Точно! Поэтому вскрытие обязательно делают после пожаров, чтобы установить, не устроил ли кто-то поджог в целях сокрытия убийства. Ну, чтобы труп сжечь. Это я в журнале «Дом» вычитал — там писали об одном англичанине, который убил свою жену и об этой фишке знал, так он, прежде чем ее поджечь, засунул ей шланг в горло, и…
— Ладно, ладно, вижу, что знаешь. Хорошо. Но тут-то дыма не было, и все равно та баба выбралась из дома да еще и по участку носилась, пока не померла. И как такое может быть?
— Ну, может, она дыхание задержала. Хотя нет. Так не бывает, я об этом тоже читал… Поэтому люди и…
— Ладно, ладно. Тогда как ты это объяснишь?
Оскар уткнул лицо в ладони, задумался. Потом ответил:
— Либо они ошиблись, либо та баба бегала после того, как умерла.
Томми кивнул:
— Вот именно. И знаешь, я не думаю, чтобы легавые могли так ошибиться. А ты?
— Нет, но…
— Умер — значит умер.
— Да.
Томми выдернул нитку из обивки кресла, скатал ее в шарик и щелчком отбросил в сторону.
— Да. По крайней мере, хотелось бы в это верить.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Снег, тающий на коже
Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений,
И обернув ко мне спокойный лик,
Он ввел меня в таинственные сени.
Данте Алигьери. Божественная комедия[25]— Я — не какая-нибудь простыня. Я НАСТОЯЩЕЕ привидение. У! У-у-у! Бойся меня!
— Но я не боюсь.
Кольдомар и Кальсиппер[26]Четверг, 5 ноября
Ноги Моргана совсем окоченели. Мороз, ударивший, когда подводная лодка села на мель, за минувшую неделю заметно усилился. Морган обожал свои старые казаки, но на шерстяной носок они не лезли. К тому же одна подошва протерлась до дыр. Он мог бы, конечно, купить по дешевке какой-нибудь китайский ширпотреб, но уж лучше мерзнуть, чем носить такое дерьмо.
Часы показывали половину десятого утра, и он шел домой от метро. Он ездил на автомобильный развал в Ульвсунде в надежде сбыть дверную ручку, за которую можно было выручить пару сотен, но дела шли неважно. Похоже, в этом году зимних сапог опять не видать. Он перекусил с мужиками в конторе, заваленной каталогами автомобильных запчастей и календарями с голыми бабами, а потом поехал домой на метро.
Из высотки показался Ларри. Вид у него был, как всегда, такой, словно ему вот-вот вынесут смертный приговор.
— Здорово, старик! — окликнул его Морган.
Ларри сдержанно кивнул, будто с самого пробуждения знал, что увидит здесь Моргана, и подошел.
— Привет. Как дела?
— Ноги мерзнут, машина на свалке, работы нет, иду домой жрать суп из пакетика. Сам-то как?
Ларри продолжал идти по аллее парка по направлению к Бьёрнсонсгатан.
— Да вот решил зайти в больницу, Герберта навестить. Пойдешь со мной?
— Как он там вообще, хоть в сознание пришел?
— Да нет, по-моему, как и раньше.
— Тогда я пас. Уж слишком меня весь этот его бред угнетает. В прошлый раз он решил, что я его мать, попросил рассказать ему сказку.
— Ну и как, рассказал?
— Рассказал, куда деваться. Про Златовласку и трех медведей. Так что спасибо, но сегодня я не в настроении.
Они продолжили путь. Заметив, что Ларри в теплых перчатках, Морган вдруг почувствовал, как замерзли его руки, и не без некоторого труда сунул их в карманы джинсов. Перед ними возник мост, где сгинул Юкке.
Отчасти чтобы избежать разговора об этом, Ларри произнес:
— Читал сегодня газету? Фельдин[27] заявил, что на борту подводной лодки находится ядерное оружие!
— А он думал что? Рогатки?
— Нет, но… Лодка-то уже неделю на мели. А если бы оно взорвалась?
— Не переживай, русские свое дело знают.
— Я, знаешь ли, не коммунист…
— А кто коммунист — я, что ли?
— Да? А за кого ты у нас в прошлый раз голосовал? За Народную партию?
— Ну, Москве на верность я не присягал.
Этот разговор повторялся между ними не в первый раз. Сейчас они завели его лишь затем, чтобы не видеть, не думать об этом, с каждым шагом приближаясь к своду моста. И все равно, оказавшись под ним, они умолкли и остановились. Оба считали, что первым остановился другой. Они уставились на кучи листьев, превратившиеся в сугробы. От их вида обоим стало не по себе. Ларри покачал головой:
