Линкольн Чайлд - Огонь и сера
Д'Агоста изучающее ткнул вилкой в тарелку.
– Вам не нравятся молоки трески? – спросил Пендергаст. – Старинный итальянский рецепт.
– Моя бабушка родилась в Неаполе, но ни разу в жизни не готовила ничего подобного.
– Должно быть, это лигурийское[36] блюдо. Не переживайте, молоки трески не каждому по вкусу.
Фэбээровец подал знак; Проктор избавил д'Агосту от тарелки и подал бифштекс и маленькую серебряную чашу, до краев наполненную изумительно пахнущим соусом. А затем принес покрытую инеем баночку «Будвайзера».
Д'Агоста набросился на мясо. Пендергаст умиленно улыбнулся:
– Констанс превосходно готовит говяжье филе в винном соусе. Мы приготовили его так, на всякий случай. Вместе с... э-э... охлажденным пивом.
– Очень заботливо с вашей стороны.
– Как вам бифштекс? – спросила Констанс. – Я приготовила его с кровью, как любят французы.
– Французам, может, и нравится кровь, а я просто люблю непрожаренное мясо.
Польщенная Констанс улыбнулась.
Д'Агоста отправил в рот очередной кусок мяса и запил его пивом.
– А что у нас дальше? – спросил он у Пендергаста.
– После ужина Констанс порадует наш слух сонатами Баха. Она уже выучилась играть на скрипке, хотя, боюсь, мне не дано об этом судить. А ты, я надеюсь, найдешь интересной скрипку, на которой Констанс играет. Она из коллекции моего двоюродного деда, старая «Амати». Инструмент сохранился прекрасно.
– Это, наверное, здорово, – деликатно кашлянул д'Агоста. – Но я имел в виду, что будет дальше по части расследования.
– А, понимаю. Далее нам, по сути, придется действовать на два фронта: ищем Ренье Бекманна и выясняем природу двух странных смертей. Я приготовил кое-что по поводу Бекманна, а Констанс просветит нас насчет последнего.
Чопорно промокнув губы салфеткой, девушка пояснила:
– Алоиз попросил найти исторические прецеденты ССВ.
– Спонтанное самовозгорание человека, – вспомнил д'Агоста. – То, что случилось с Мэри Ризер? Вы говорили об этом с патологоанатомом на месте смерти Катфорта.
– Точно.
– Неужели вы в это верите?
– На самом деле таких историй множество, случай Мэри Ризер – лишь самый известный из занесенных в документы. Не так ли, Констанс?
– Известный, безупречно описанный и весьма любопытный. – Девушка заглянула в записи, лежавшие под рукой. – Первого июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года миссис Ризер заснула, сидя в кресле у себя на квартире, в Санкт-Петербурге, во Флориде. Следующим утром ее подруга ощутила неприятный запах. Дверь взломали, вместо кресла нашли кучу обугленных щепок, что до самой Мэри Ризер, от ее семидесяти семи килограммов осталось меньше четырех килограммов пепла и костей. Уцелела только левая стопа в тапочке, обгоревшей у лодыжки. Нашли также печень и череп, расколовшийся от высокой температуры. Квартира не пострадала, но огонь оставил след в форме круга, в котором и помещались останки миссис Ризер. Пламя повредило пластиковую розетку на стене – подключенные к ней часы остановились в четыре двадцать. Когда же часы подключили к другой розетке, они вновь заработали.
– Не может быть! – поразился д'Агоста.
– Нашедшие тело немедленно вызвали наших сотрудников, – кивнул Пендергаст. – Агенты ФБР составили подробнейший отчет: фотографии, результаты химических тестов и анализов. Доклад занял больше тысячи страниц. Эксперты Бюро сказали сразу: чтобы сжечь тело так быстро, температура должна быть не меньше полутора тысяч градусов. Даже если бы Мэри Ризер заснула с зажженной сигаретой и та упала бы в кресло, такого огня не хватило бы. К тому же погибшая не курила. Следов бензина или других горючих веществ не нашли, от версии об ударе молнией отказались. Официально дело до сих пор не закрыто.
Д'Агоста недоверчиво покачал головой.
– Были и другие проявления феномена, – сказала Констанс. – Спонтанное возгорание описывал в романе «Холодный дом» Чарльз Диккенс. Критики встретили это в штыки, и автор, дабы оградить себя от подобного впредь, в предисловии к изданию тысяча восемьсот пятьдесят третьего года привел в пример реальный случай.
Д'Агоста уже собирался отправить в рот следующий кусок, но отложил вилку.
– Вечером четвертого апреля тысяча семьсот тридцать первого года, пишет Диккенс, итальянская графиня Корнелия де Баиди Чезенате пожаловалась, будто ей «скучно и хочется спать». Служанка отвела ее в спальню, где они провели несколько часов, молясь и беседуя. Наутро, когда графиня не вышла завтракать, служанка постучала в дверь и почувствовала омерзительный запах. Войдя, служанка застала ужасную сцену: в воздухе витали хлопья сажи, а сама графиня – вернее то, что от нее осталось – лежала в четырех футах от кровати на каменном полу. Ее торс сгорел дотла, даже кости обуглились и раскрошились. Сохранились лишь ноги ниже колен, фрагменты кистей рук и участок лба с белокурым локоном. На полу остался силуэт из пепла и обугленного костяного крошева. Такое случалось и ранее, например, с госпожой Николь Реймской. Подобные смерти относят к смертям от «посещения Богом».
– Ты отлично поработала, Констанс, – похвалил Пендергаст.
– В библиотеке я обнаружила несколько томов, – продолжила подопечная, – посвященных спонтанному возгоранию. Вашего двоюродного деда влекли странные смерти. Впрочем, вы это знаете. Жаль, я не нашла книг позднее тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, но хватает и ранних описаний – их десятки. Все ССВ имеют общие черты: торс сгорает полностью, зато конечности часто остаются невредимы. Кровь в буквальном смысле испаряется, а ведь обычно огонь не обезвоживает ткани тела до такой степени. Адское пламя не трогает близлежащие предметы, даже легко воспламеняемые. Нередко упоминают о «круге смерти»: все, что внутри его, сгорает, а то, что снаружи, – сохраняется.
Д'Агоста медленно отодвинул тарелку с бифштексом. Случаи с Гроувом и Катфордом отлично подходили под описание; не хватало одной важной детали: выжженных отпечатков копыт на полу, лица на стене и запаха серы.
В этот момент во входную дверь постучали. Звук раздался глухо, будто из могилы.
– Наверное, – произнес Пендергаст после непродолжительной паузы, – соседские ребятишки балуют.
Стук повторился – размеренный, настойчивый, отдаваясь эхом в коридорах и залах.
– Хулиганы так не стучат, – пробормотала Констанс.
– Открыть? – Проктор вопросительно посмотрел на Пендергаста.
– С обычными предосторожностями.
Прошла минута, и слуга впустил в комнату высокого человека с тонкими губами и жидкими каштановыми волосами. На госте был серый костюм и белая рубашка с чуть приспущенным галстуком. Лицо человека избороздили морщины – пожалуй, слишком частые и глубокие для возраста гостя, они между тем говорили не о прожитых годах, а об усталости. Не уродливый и не красивый, человек выделялся именно своей блеклостью, которая, подумал д'Агоста, могла быть достигнута специально.
Гость встал на пороге. Обежав собравшихся, его взгляд уперся в Пендергаста.
– Слушаю вас, – сказал фэбээровец.
– Идемте со мной.
– Могу я спросить, кто вы и по какому делу пришли?
– Нет, не можете.
Ответ ненадолго вызвал молчание.
– Как вы узнали, где я живу?
Сохраняя невыразительность лица, человек продолжал смотреть на Пендергаста. «Так не бывает», – подумал д'Агоста. По спине побежали мурашки.
– Идемте. Мне бы не хотелось просить трижды.
– Вы отказываетесь назвать себя и суть вашего дела. Так с какой стати я должен идти?
– Не важно, как меня зовут. Я хочу поделиться информацией. Весьма конфиденциальной информацией.
Пендергаст еще мгновение смотрел на гостя, затем вытащил «лес баер» 45-го калибра, проверил, заряжен ли он, и вернул в кобуру.
– Не возражаете?
– Не имеет значения.
– Минутку. – Д'Агоста встал. – Так нельзя. Я тоже пойду.
– Исключено, – развернулся к нему незнакомец.
– А мне начхать.
Гость посмотрел на д'Агосту, и черты его лица сделались как будто мертвее.
Пендергаст положил руку на плечо сержанта:
– Лучше я пойду один.
– К черту! Вы же не знаете, кто этот тип, чего ему надо, и вообще... Не нравится мне это.
Развернувшись, гость плавным шагом покинул обеденный зал. Мгновением позже за ним последовал Пендергаст. Д'Агоста, оставшись стоять, чувствовал, как внутри нарастает беспомощность.
Глава 31
Человек молча вел машину на север по Вест-Сайдскому шоссе. Начался дождь. У въезда на мост Джорджа Вашингтона, что протянулся над Гудзоном двумя нитями света, незнакомец свернул на едва мощенную дорогу. По ухабам и кочкам он повел автомобиль к развороту у самого подножия гигантского восточного пилона, утонувшего в зарослях ядовитого сумаха.
