Эдуард Катлас - Создатели
– Прежде чем я начну тебя учить, тебе следует понять правила этого мира. Моего мира. Он такой, какой он есть – не случайно. В нем есть правила – мои. Он такой, потому что вокруг слишком много глупых и недальновидных людей, желающих мне смерти. Поэтому именно в этом мире самым сильным всегда будет каллиграф. А так как ни одного каллиграфа вокруг я больше не знаю, то в этом мире всегда самым сильным буду я.
Мастер взялся за свою кисть, выбрал место на песке, чистое от следов Лекса и абсолютно ровное, и быстрыми, легкими движениями добрался до базальта. Здесь каменная подложка оказалась абсолютно черной, темной и даже не блестящей. И иероглиф вышел именно таким. Черным, без малейших поползновений в сторону других цветов. Четыре разноразмерных диагональных мазка, один загибающийся вертикальный, ограничивающий нижние два и последний – крохотная неуклюжая гантель между верхней диагональю и второй – самой длинной.
Песок в этом месте тоже был каким-то тусклым. И в нем встречались черные песчинки, много. Смешиваясь, они создали блеклый фон, который нельзя было назвать белым, и черным назвать его тоже было бы неправильно. Серый тоже не подходил – может, фон и стал бы серым, если бы песчинки смешались равномерно. Но среди них тоже не было полного порядка. Поэтому фон менялся, от блекло-белого до тускло-черного. Лишь отчетливый черный след из шести элементов отличался ярко, сильно, вызывающе.
Лекс не знал этого знака, но если бы спросили его, он бы сказал, что это – иероглиф серого дождя тусклым осенним вечером. Правда, он больше отреагировал на выбранный песок, нежели на сам рисунок. Его не спросили.
– Это – иероглиф единорога, – промолвил учитель, отступив на шаг назад от своего мимолетного творения. И перевернул кисть. Перевернул так, что теперь внизу оказался конец ручки, как только теперь заметил Лекс – тупой и выструганный в форме квадрата. Печати.
– А это – мой знак. Я имею право поставить его рядом с любым из своих творений. – Учитель ударил по песку, сильно, чтобы добраться до базальтового основания.
На абсолютно черном базальте осталась квадратная рамка с крохотным символом внутри. Знак мастера. Печать, которая тут же начала краснеть, словно от удара из-под базальта вырвались силы ядра этой планеты.
Через мгновение иероглиф единорога исчез. Его замело песком, как и печать Каллиграфа.
Зато вместо знаков на песке рядом с ними встал на дыбы белый единорог. Не совсем белый, словно сероватый. Кое-где, местами, его шкура казалась черной, а глядя на него под другим углом, можно было сказать, что он абсолютно белый. Лишь грива у него была отчетливо серая, пепельная, как и рог. И глаза – глаза оказались огромными, черными, такими же, как базальтовая подложка символа.
Каллиграф махнул рукой, и единорог послушно поскакал от них прочь, по песку, почти не оставляя на нем следов. Куда-то в сторону далекого горизонта.
– Единорог – хороший воин, и хороший защитник, если понадобится. Тебе понятно основное правило моего мира? Лекс кивнул.
– Тогда начерти на песке единорога. Сделай это столько раз, пока я не сочту, что твой рисунок достоин оживления.
***
Похоже, Михаил приспособился узнавать, когда Лекс возвращается в мир долины.
Иначе как еще можно было объяснить странное совпадение – Михаил явился к мальчику через минуты после того, как тот оставил Каллиграфа. Так и не получив, кстати, ни единого оживления. Простые символы на песке оказались не такими уж и простыми, в конце концов. Когда важно все, все вплоть до случайных мазков кисти, когда важно даже то, как съехавшая в сторону от нажима ворсинка заденет песок – не полностью, не до самого базальта, но делая песок полупрозрачным, давая возможность подложке стать едва видимой, когда все это важно – учиться приходится усердно. И долго.
– Пережил нападение? – буднично спросил Михаил, подходя и устраиваясь под дубом. – Кто это был?
На этот раз он принес с собой матерчатый мешок, небольшой такой, с веревкой у горловины. Похожий на те, в которые пакуют обувь.
– Не знаю. – Лекс присел рядом. Что-то он подустал, и предпочел бы сейчас не принимать гостей, а хоть немного поспать. – Бомж какой-то.
– С Мусорщиком ты бы не справился. – Недоверчиво произнес Михаил.
– Не, – Лекс помотал головой и прикрыл глаза. – Не Мусорщик, кто-то из его знакомых. А ты знаком с Мусорщиком?
– Нет. Но слышал. Личное знакомство с такими плохо заканчивается. Как ты с ним справился? Устал, как я погляжу?
– Да, – Лекс прислонился затылком к коре дуба. – Надо отдохнуть. Справился как-то, сам не знаю. Сглупил, прыгнул за ним в его мир, а там такая свалка…
– Точно не Мусорщик. Говорят, у него чистота.
– Почему тогда Мусорщик?
– Не знаю, так зовут. Наверное, из-за круга его общения? А в погоню ты конечно зря… Это самый тупой и самый распространенный из всех приемов. Напасть, раздразнить и отступить на свою территорию. Как ты вообще справился? Я бы тебя предупредил, но никак не думал, что ты такой храбрый. Думал, от таких глупостей тебя готовить не надо.
Слово «храбрый» в речи Михаила прозвучало почти как ругательство. Во всяком случае, храбрость в его шкале ценностей явно не относилась к числу положительных качеств. Лекс лишь пожал плечами:
– Говорю же, сам не знаю. Выкрутился. А то, что сглупил – понял сразу, как только… сглупил.
– Ладно, – закрыл тему Михаил. – Тебе действительно надо отдохнуть. Тогда я быстро. Открывай глаза.
Лекс приоткрыл глаза и наклонил голову, чтобы понять, чем занят его друг.
– Вот смотри, – на свет из мешка появилась стеклянная банка, подобная тем, в которых хранят крупу. – Простое упражнение. Вот тебе камни…
С этими словами Михаил выдернул из мешка кулек поменьше, наполненный галькой.
– Надо наполнить банку. Наполняй.
Спорить и разбираться со смыслом происходящего Лексу сейчас хотелось меньше всего. Он послушно схватил горсть камешков и аккуратно высыпал их в банку. Камни были словно только сейчас собранные на берегу реки. Обычная речная галька, но созданная настолько качественно, что сразу становилось понятно – у Михаила с тем берегом той реки особые отношения. Нельзя вот так вот просто запомнить вид этих камней, каковы они на ощупь. Лекс придержал в руке один из камней – галька оказалась даже слегка влажной, словно лежала у самого берега и отсырела с одного, нижнего, бока.
Ему понадобилось пять или шесть горстей, чтобы заполнить банку полностью.
– Банка должна быть полной, полной абсолютно, – подсказал Михаил.
Лекс лениво потряс банку, чтобы слегка утрамбовать камешки, после чего ему удалось положить у самой горловины еще пару галек. Но больше уже не лезло – Лексу казалось, что наполнять банку с горкой будет неправильно.
