Грэхэм Мастертон - Пария
— Ты снова ее видел? Ты действительно снова ее видел?
— Уолтер, прошу тебя. Вчера ночью она появилась в моей комнате. Это было удивительнейшее переживание. Она несколько раз называла меня по имени, а потом… потом она захотела, чтобы я ее трахнул…
Уолтер оцепенел и нахмурил брови.
— Джон, моей дочери уже нет.
— Знаю, Уолтер, прости мне, Боже.
— Но ты ведь не…
— «Ведь не» что, Уолтер? Ведь не трахнул своею умершую жене? Ты хочешь сказать, что я некрофил? Там не было тела, Уолтер, только лицо, и голос, и прикосновение. Ничего больше.
Уолтер Бедфорд казался потрясенным. Он перешел на другую сторону лавки и с минуту стоял, повернувшись ко мне спиной. Потом он взял в руки латунный телескоп и нервно принялся сдвигать и раздвигать его.
— Думаю, Джон, что мы все же можем узнать, счастлива она или нет. Ведь мы же ее родители. Мы знали ее всю жизнь. Так что возможно, что есть какие-то мелкие нюансы, которые ты не заметил, поскольку не знал ее так хорошо, как мы… какое-то ключевое слово, которое ты не распознал… Возможно, для нас все это будет иметь гораздо большее значение, чем для тебя.
— Уолтер, ко всем чертям, — взорвался я. — Это же не какое-то одухотворенное, прозрачное воплощение Джейн! Не тепленькая дружелюбная душенька, с которой можно миленько поболтать и посплетничать! Это холодный, грозный и опасный призрак со смертью в глазах и с волосами, трещащими, словно от пятидесяти тысяч вольт. Ты на самом деле хочешь оказаться лицом к лицу с такой Джейн? Ты на самом деле хочешь, чтобы Констанс увидела ее такой?
Уолтер Бедфорд сложил телескоп и положил его на стол. Когда, медленно повернувшись, он посмотрел на меня, его глаза были полны грусти и он чуть не плакал.
— Джон, — прерывающимся голосом выдавил он. — Я готов ко всему, даже к самому худшему. Знаю, что это будет нелегко. Но наверняка ничто уже не будет для меня так ужасно, как тот день, когда нам позвонили и сказали, что Джейн больше нет. Этот день был худшим в моей жизни.
— Я никак не могу тебя отговорить? — тихо спросил я.
Он покачал головой.
— Я все равно приду, приглашенный или нет.
— Ну, хорошо, — я прикусил губу. — Приходите завтра вечером. Сегодня я просто не могу ночевать дома, я слишком сильно боюсь. Но сделай для меня хотя бы одно.
— Все, что угодно.
— Предупреди Констанс — убеди ее — что она может увидеть что-то страшное, что она даже может оказаться в опасности. Не позволяй ей входить в этот дом с убеждением, что она увидит ту же самую Джейн, которую знала.
— Она же ее мать, Джон. Джейн перед матерью, возможно, будет вести себя совершенно иначе.
— Ну что ж, возможно, — ответил я, не желая продлевать нашу дискуссию.
Уолтер Бедфорд протянул мне руку. У меня не было выбора, и я пожал ее. Он похлопал меня по плечу и сказал:
— Огромное спасибо, Джон. Ты на самом деле не представляешь, что все это для нас значит.
— Лады, увидимся завтра вечером. Только не приезжайте слишком рано, хорошо? Лучше всего около одиннадцати вечера. И прошу еще раз: обязательно предупреди Констанс.
— Что ж, я предупрежу ее, — уверил мистер Бедфорд и вышел из лавки с такой миной, будто только что узнал, что заработал миллион долларов.
14
Я сидел в лавке до четырех часов дня. Несмотря на то, что было только начало марта и погода была паскудная, дела шли довольно хорошо. Мне удалось продать большой мерзкий телеграф в корабельном исполнении двум педерастам из Дарьена, штат Коннектикут, которые радостно загрузили его в свою блестящую голубую фургонетку-«олдсмобиль», а один серьезный убеленный сединами мистер почти час просматривал мои гравюры, безошибочно выбирая самые лучшие.
Заперев лавку, я пошел в бар «Бисквит» (прости меня, Боже), где заказал себе кофе с пирожным. Там работали приятные официантки, а одна из них, Лаура, была подружкой Джейн и могла разговаривать со мной так, чтобы не огорчать меня.
— Ну и как сегодня дела? — спросила она, ставя передо мной кофе.
— Неплохо. Я наконец-то продал этот корабельный телеграф, который Джейн терпеть не могла.
— Ох, ту штуковину, которую ты привез из Рокпорта, когда поехал на закупки один?
— Вот именно.
— Ну, на будущее не покупай таких вещей, — предупредила Лаура. Иначе дух Джейн начнет регулярно являться тебе.
Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив голову, и спросила:
— Не смешно? Извини. Я не хотела…
— Все в порядке, — уверил я ее. — Это не твоя вина.
— Мне действительно очень жаль, — повторила Лаура.
— Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.
Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на мороз. Проходя через рынок Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и ехал бы всю ночь на запад, подальше от Массачусетса, назад в Сент-Луис, а может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на близость океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны, стары и затхлы. На меня давила огромная тяжесть минувших лет, всех этих исторических зданий, давно умерших людей, таинственных случаев из прошлого. Тяжесть ложащихся слоями предубеждений, гнева и страдания.
Я поехал на юго-запад, до улицы Лафайет, а потом свернул в Салем, проехав мимо кладбища «Звезда Морей». День был исключительно солнечным, сильный свет отражался в окнах домов, в стеклах машин и яхт. Небо серебряной иглой прошивал самолет, совершая круг перед посадкой в аэропорту Биверли, в пяти милях отсюда.
Я доехал до улицы Чартер, напротив главного управления полиции свернул вправо, на улицу Либерти, и там запарковался. Потом я перешел на другую сторону, к Музею Пибоди, на площади Ист-Индиа.
Салем был отреставрирован так же, как и Грейнитхед, а недавно восстановленная чистенькая площадь Ист-Индиа была заново вымощена и украшена в центре фонтаном в форме китайской пагоды. С западной стороны площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами стояли изысканные ювелирные магазины, обувные и антикварные лавки. Подлинное здание 1824 года, известное как «Ист-Индиа Марин Холл», в котором располагался Музей Пибоди, совершенно не подходило к этому окружению и торчало над площадью как мафусаиловых лет родственник, свежевыбритый, вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра… — внука.
Я нашел Эдварда Уордвелла в отделе морской истории. Он сидел, развалившись, в обширной каюте яхты «Барка Клеопатры» 1816 года, читая руководство по плаванию с аквалангом. Я постучал в деревянную стенку и завопил:
— Есть кто живой?
— О, Джон, — сказал Эдвард, откладывая книгу. — Как раз о тебе я и думал. Освежаю в памяти сведения о нырянии для начинающих. Все идет к тому, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.
