Ольга Михайлова - Сладость горького миндаля
Граф содрогнулся.
— Что толку ворошить дела былых времён, давно миновавших и позабытых? — Корбин болезненно поморщился, поправив шляпу. — Даже если это не глупые сплетни и не пустые пересуды толпы, что за смысл говорить об этом сегодня? Прошлое, каким бы оно ни было, не исправить, герцогиня, — он понуро опустил плечи и выглядел совсем больным.
— Разумеется, ничего не изменить, но знание прошлого может на многое пролить свет. Я вижу в происходящем месть достопочтенной Кэролайн Кавендиш своему брату, совратившему её дочь.
— Хильда, дорогая, опомнитесь, — несмотря на явную усталость и апатию, в тоне Генри Корбина проступила ирония. — Они все давно истлели! — Корбин протянул руки к герцогине, умоляя её прислушаться к голосу разума. — Это груды костей, скелеты и черепа, жалкие останки, прах, тлен, горстки пыли — и ничего больше. Прах не может мстить и двигать гробы.
— И кто же всё это сделал? Только не говорите всех этих нелепиц о наводнении или землетрясении! — пренебрежительно отмахнулась леди Хильда от былых аргументов джентльменов, точно от навязчивой мухи.
Ей никто не возразил. В склепе было сухо и, кроме гробов, ничего не передвинуто, в стенах не было трещин, и никакая естественная причина не могла потревожить покойников.
— Я молчу, миледи, — устало пробормотал Генри Корбин, — у меня просто нет никакого объяснения, но ваши предположения, что в усыпальнице шалят по ночам мертвецы, я тоже не признаю. Видит Бог, это просто нелепые фантазии.
— Вы тоже так полагаете? — леди Хильда повернулась к Хилтону и Грэхему.
Выйдя из склепа, она стояла совсем рядом с Грэхемом. С тем творилось что-то странное. Он был взбешён и чувствовал себя подлинно одураченным. Загадка Блэкмор Холла неожиданно стала не только прихотью леди Хильды, но и вызовом ему самому — и он хотел принять вызов. Перси тихо отозвался.
— Есть только один способ выяснить это, миледи. Провести там ночь.
Всё, кто слышали эти слова, содрогнулись, но герцогиня, не сводя глаз с Грэхема, лучезарно улыбнулась.
— Нет, мне кажется, это слишком опасно, — гематитовые глаза леди Хильды искрились.
— Джентльмен не боится опасности, герцогиня, — Перси неожиданно понял, что может поймать свой шанс за хвост, — но отвага — что любовь: ей нужно питаться надеждой. Меня же удерживает безнадёжность… — тихо ответил он, бросая на леди Хантингтон выразительный взгляд.
— Отвага не знает слова «безнадёжность», — молниеносно парировала герцогиня, — надо дерзать: смелым помогает сама Венера.
Она сказала вполне достаточно, чтобы Грэхем возликовал, а Арчи Хилтон взбесился. Этот сукин хвост Перси ловко перехватил инициативу, ничего не скажешь! Да только не выйдет, милый.
— Я полагаю, герцогиня, — любезно обратился он к леди Хильде, — что здесь много отважных людей.
Хильда Хантингтон повернулась к нему.
— Вы готовы вместе с мистером Грэхемом раскрыть эту тайну?
— Господа, — вмешался граф Блэкмор, — ради Бога, давайте оставим эту затею. Дорогая Хильда, мистер Грэхем и мистер Хилтон не спали всю ночь, им нужно отдохнуть, как можно требовать, чтобы они ещё одну ночь провели без сна?
Однако Перси и Арчибальд уверили его, что готовы продолжить исследования. Монтгомери, не произнёсший ни слова с той минуты, как увидел перевёрнутые гробы, сейчас поднял глаза на Корбина. Генри постарел на десять лет и тяжело опирался на трость, которую до того просто держал в руках. Зато Джеймс Гелприн странно помолодел, в уголках его глаз залегли лапки морщинок, губы складывались почти что в улыбку.
— Давайте вернёмся в замок, джентльмены, и там всё спокойно обдумаем, — обратился старый герцог к Хилтону и Грэхему, — вам надо позавтракать и хорошенько выспаться, — он запер двери в усыпальницу и опустил ключи в карман. — Пойдёмте же.
Все повиновались, герцогиня устремилась к замку, но на сей раз она опиралась на руку Перси Грэхема и Арчибальда Хилтона. Марвилл и Говард молча шли следом, слуги отправились на конюшню, а шествие к замку замыкали теперь Гелприн, Монтгомери и Генри Корбин. Милорд Фредерик не пытался заговорить с Генри, но тот, когда они заметно отстали от всех, сам проронил с явным сожалением:
— Чёрт бы подрал Ливси с его докладом. Теперь безумцев не остановить.
— Но что ты сам думаешь по этому поводу? Почему гробы разбросаны? И то, что сказала леди Хильда… Это правда?
— К чёрту, Фрэд, я давно уже не знаю, что и думать, — с досадой отмахнулся Корбин. — Близкие родственники подлинно слепы к недостаткам предков. Факты и свидетельства всегда противоречивы, они сплетаются в такую длинную цепь, что её никак не уложить на этические весы. В несчастной человеческой природе есть слишком много аномалий и слишком много смягчающих обстоятельств, чтобы вынести о ней проницательное заключение. Характер человека состоит из множества качеств, которые нельзя подогнать под искусственные критерии. Мы поступим правильно, если не будем выносить скороспелых и безжалостных приговоров.
Старый герцог молча выслушал скользкие и обтекаемые речи Корбина, но не осудил его за желание уйти от необходимости рыться в грязном белье предков.
— А Хиллу и Ливси ты веришь?
Корбин пожал плечами.
— Я же говорил, Фрэд, мы, высшие сословия, почти ничего не знаем о нравах людей нижестоящих — слуг и жителей деревни. Откуда? Обитатели кухни и людской всегда пребывают в описанном Гоббсом «естественном состоянии». Объектами их скудной изобретательности могут служить только сплетни. Их фантазии в вечном движении, они выпирают и топорщатся как кошачья шерсть. В любом доме они разыгрывают небольшую комическую интермедию из семейных недостатков хозяев, а нехватку материала восполняют фантазией, чтобы очернить нас и подорвать наше доброе имя. С ними невозможно договориться — и мы можем надеяться на их доброе отношение, не более чем на расположение кочующих цыган. Они чувствуют вашу власть над собою и бесятся, не зная удержу. Их жизнь — лишь череда увёрток, уловок и оправданий. Никому из них я и на волос не верю, Фрэдди.
Гелприн шёл вместе с ними молча, однако улыбался, и, как заметил Монтгомери, глаза его милости странно поголубели и даже лучились.
Глава 13. Дьявол в замке
Каждое чудо можно объяснить задним числом. Не потому, что чудо — это не чудо, а потому, что объяснение — это объяснение.
Франц РозенцвейгПосле ланча Монтгомери вышел в парк и побрёл по аллее. Сердце тяжко ныло — не болью, а мутной тоской. Склеп Блэкмор Холла стал для него неразрешимой загадкой. Четыре человека всю ночь охраняли запертую дверь, ключ от которой был под его подушкой. Никто не мог проникнуть в усыпальницу, и, тем не менее, гробы оказались сдвинутыми и перевёрнутыми.
