ЧЕЛСИ ЯРБРО - «КРОВАВЫЕ ИГРЫ»
Озаботься этим как можно скорее, мой государь. На носу зима, корабли застрянут в портах, а время не терпит. Каждый день промедления привлекает к противнику все больше людей. Дело безотлагательное, угроза вполне реальна.
Собственноручно
Геркулес Энний Перегрин,
трибун. Амис,
24 октября 823 года со дня основания Рима».
ГЛАВА 11
Когда Сен-Жермен кончил играть и отступил от высокой египетской арфы, в обеденной зале послышались разрозненные хлопки. Прикоснувшись правой рукой к груди, исполнитель выразил собравшимся свою благодарность. В этот вечер он был одет в египетском стиле и даже в жестах подражал музыкантам древней страны фараонов и пирамид. Хозяин дома приказал наполнить свою чашу вином и похвалил:
– Восхитительно! Я был в Египте, но ничего подобного не слышал и там!
– Благодарю тебя, Тит,- откликнулся Сен-Жермен.- В этой стране есть много вещей, которые римлянам не очень-то внятны.
– Похоже на то,- согласился Тит, прихлебывая вино.- Спой-ка нам еще что-нибудь, в той же манере.
Развязность тона императорского сынка покоробила Сен-Жермена Отказывать молодому цезарю было нельзя, но и потворствовать подобному обращению не хотелось.
– Думаю,- непринужденно сказал он, отыскав компромисс,- что не стоит долее утомлять публику египетскими напевами. Пожалуй, я исполню что-нибудь римское – близкое многим и не уступающее тому, что звучало. Вот песня… стихи сочинил Гай Валерий Катулл, а музыка принадлежит ветру и морю.
Одна из патрицианок в полупрозрачной тоге капризно повела обнаженным плечом.
– Но он слишком мрачен,- запротестовала она.- Вечные жалобы, слезливость, нытье. Куда приятнее песни Овидия! Пусть будет Овидий.
Тит вопросительно поднял брови.
– Так что же?
– Полагаю, то, что я собираюсь исполнить, никому не покажется чем-то слезливым,- откликнулся Сен-Жермен со сдержанной полуулыбкой. У него не было настроения потакать вкусам горстки пресыщенных римлян.- Никто не отрицает, что Овидий по-своему восхитителен, но его творения не дают места фантазии. К тому, что сказано, ничего не прибавить, не так ли? А в маленьких шедеврах Катулла дышит стихия.
Несмотря на недовольные возгласы дам, Тит махнул рукой и опустился на ложе.
– Как тебе будет угодно, любезный Франциск. Неистового Валерия весьма ценил сам божественный Юлий. Почему бы его не послушать и нам?
Гости, устраиваясь, завозились на ложах. Строптивая жеманница, надув губы, потянулась к чаше с вином.
Сен-Жермен какое-то время ждал, извлекая из арфы едва слышные звуки, потом прислонил инструмент к плечу.
Катулл измученный, оставь свои бредни:
Ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.
Возня затихла. Римляне замерли, прислушиваясь к напеву. Завладев вниманием публики, Сен-Жермен взял два сложных, но не наполненных смысловой нагрузкой аккорда, лишь вторящих его мерному речитативу.
Сияло некогда и для тебя солнце,
Когда ты хаживал, куда вела дева,
Тобой любимая, как ни одна в мире.
Забавы были там, которых ты жаждал,
Приятные – о да! – и для твоей милой.
Первая вариация была легкой, насмешливой, даже игривой. Мужчины понимающе заулыбались, щечки женщин порозовели.
Сияло некогда и для тебя солнце,
Но вот, увы, претят уж ей твои ласки.
Так отступись и ты! Не мчись за ней следом,
Будь мужествен и тверд, перенося муки.
Прощай же, милая! Катулл сама твердость.
Не будет он, стеная, за тобой гнаться.
Но ты, несчастная, не раз о нем вспомнишь.
Лейтмотивом второй вариации был гнев. Арфа, казалось, обвиняла отступницу, горечь звучала в каждой ноте, сопровождавшей резкую, отрывистую декламацию.
Собравшиеся хранили молчание. Мальчики-виночерпии превратились в статуи. В зале слышались лишь голос певца и звенящие звуки его арфы. Никто не улыбался. Никто не двигался. Никто не пил.
Любимая, ответь, что ждет тебя в жизни?
Кому покажешься прекраснее всех женщин?
Кто так тебя поймет? Кто назовет милой?
Кого ласкать начнешь? Кому кусать губы?
А ты, Катулл, терпи! Пребудь Катулл твердым! 1
Неожиданный поворот от гнева к глубокой печали ошеломил слушателей. Одна из патрицианок вздрогнула и побледнела. Вторая нервно перебирала кольца на пальцах. Арфа и голос соревновались друг с другом, уводя мелодию ввысь.
Когда все закончилось, в зале воцарилась мертвая тишина, Потом Тит грохнул чашей о стол и взревел от восторга. Публика разразилась громом аплодисментов и одобрительных восклицаний.
– Благодарю,- вымолвил Сен-Жермен, возвращая арфу в вертикальное положение. В омутах его темных загадочных глаз плавала грусть.
– Восхитительно! Великолепно! Хотелось бы мне, чтобы наши придворные музыканты умели так вот играть.- Наследник Веспасиана покинул свое ложе, добрался, спотыкаясь, до подиума и ухватился за плечо исполнителя.
– Такое можно слушать и слушать.
– Я запишу ноты для твоих оркестрантов,- слегка отстраняясь, кивнул Сен-Жермен. Тит, убирая руку, потряс головой.
– Нет, не стоит. В них нет артистизма. Обучи лучше меня. Я все запомню.- Он потянулся к арфе.- Ох, какая она большая!
– И очень древняя,- сказал Сен-Жермен. Тит ухмыльнулся и спрятал за спину руки.
– Тогда ее лучше не трогать. У нее удивительное звучание. Я потрясен.
Сен-Жермен улыбнулся.
– Это подарок.- Чтобы переменить тему, он движением подбородка указал на гостей.- Я думаю, им понравятся акробаты. Когда прикажешь начать?
– Акробаты? – спросил озадаченный Тит.- Ты хочешь сказать, что привел с собой акробатов?
– Да, и весьма одаренных. Это мои рабы. К сожалению, их только четверо. Двоих из этой труппы арестовали. Вместе с прочими аренными рабами – в июне.- Сен-Жермен произнес эти слова внешне бесстрастно, но был удовлетворен замешательством, мелькнувшим в глазах собеседника.
– Прекрасно, прекрасно,- произнес неуверенно Тит.- Однако время уже позднее…
– Это не имеет значения. Они скромны и послушны,- сказал Сен-Жермен.- Я не намерен докучать тебе, августейший, но все же мне хотелось бы знать, в чем обвиняются их арестованные товарищи.- Он смотрел в сторону, так чтобы сын императора не мог распознать всей глубины его беспокойства- Я не могу бросить их на произвол судьбы. Эти люди – мои, и у меня по отношению к ним имеются определенные обязательства.
