Уильям Блэтти - Легион
– Я так голоден, – повторил Киндерман. Амфортас ничего не ответил. Он сложил на коленях руки и, склонив голову, молча уставился на них.
– Вы будете что-нибудь есть, доктор? Амфортас только покачал головой.
– Ну, что там насчет Дайера? – спросил он. – Что вы мне хотели рассказать?
Киндерман наклонился к нему и яростно прошептал:
– Не чините ему телевизор.
Амфортас удивленно посмотрел на Киндермана:
– Простите, не понял вас.
– Не чините ему телевизор. А то он все узнает.
– Что он узнает?
– Вы еще не слышали про убийство священника?
– Конечно, слышал, – сказал Амфортас.
– Этот священник был закадычным другом отца 'Дайера. И если вы почините телевизор, то он узнает об этом из новостей. И еще: не приносите ему газет, доктор. И запретите сестрам.
– И для этого вы привели меня сюда?
– Не будьте так жестоки, – упрекнул врача Киндерман. – У отца Дайера очень чувствительная душа. И в любом случае, пока человек лежит в больнице, лучше его не расстраивать.
– Но он уже знает.
Следователь остолбенел:
– Он знает?
– Да, мы с ним говорили об этом, – подтвердил Амфортас.
Следователь отвернулся и понимающе покачал головой.
– Как это похоже на него, – наконец заговорил Киндерман. – Он не хотел беспокоить меня, поэтому притворился, что абсолютно ничего не знает.
– Так зачем вы привели меня сюда, лейтенант? Киндерман повернулся к врачу. Амфортас пристально смотрел на него.
– Зачем я привел вас сюда? – смущенно пробормотал Киндерман. Он уставился на Амфортаса, стараясь выдержать этот вопрошающий взгляд, и щеки у него начали краснеть.
– Вот именно, зачем? Видимо, все-таки не для того, чтобы поговорить о неисправном телевизоре, – съязвил Амфортас.
– Да, я вам солгал, – выпалил вдруг следователь. Теперь у него пылало все лицо, он отвернулся и засмеялся: – От вас ничего не скроешь. Я не знаю, как мне сохранять полное спокойствие и невозмутимость. – Киндерман снова повернулся к Амфортасу и беспомощно вскинул над головой руки: – Да, я виновен. Я бесстыжий. Я солгал. Но я ничего не мог поделать с собой, доктор. Неведомые силы побороли меня. Я предлагал им пряник и уговаривал: «Подите прочь!», но они-то знали мою слабинку, поэтому не отступали и твердили: «Солги, иначе на обед ты получишь какой-нибудь дрянной бутербродик с ломтиком прокисшей дыни!»
– Надо было предложить им тако[8], тогда бы подействовало, – посоветовал Амфортас.
Киндерман от неожиданности опустил руки. Выражение лица Амфортаса нисколько не изменилось, оно по-прежнему сохраняло спокойствие, а глаза все так же пристально изучали Киндермана. Но ведь следователь только что своими ушами слышал его шутку.
– Да, и тако тоже, – неуверенно подхватил он.
– Ну, так чего же вы хотите? – осведомился Амфортас.
– Вы простили меня? Я бы хотел услышать от вас кое-что.
– О чем?
– О боли. Это просто сводит меня с ума. Отец Дайер говорил мне, что вы работаете в этой области, и что вы – настоящий специалист. Вы не возражаете? А чтобы затащить вас сюда и спокойненько поговорить, мне пришлось пойти на хитрость. Но теперь я страшно смущен и прошу вашего прощения. Доктор, вы ведь уже простили меня? Может быть, договоримся на условное отбывание наказания?
– Вам что-то причиняет постоянную боль? – поинтересовался Амфортас.
– Да, и это «что-то» называется Райан. Но сейчас я бы хотел поговорить не о нем.
Амфортас по-прежнему оставался мрачным.
– О чем же? – тихо спросил он.
Но прежде чем следователь успел ответить, перед ними возник официант и протянул меню. Это был совсем молодой парень, видимо, студент. Скорее всего, он подрабатывал в кафе. В глаза бросался его ярко-зеленый галстук и жилетка.
– Вы будете обедать? – вежливо осведомился гоноша.
Официант все еще протягивал меню, но Амфортас кивнул на Киндермана:
– Нет, это не мне. Мне принесите только чашку черного кофе. Этого достаточно.
– Тогда и я не буду обедать, – заявил следователь. – Мне только чай с лимоном, пожалуйста. И пряники. У вас есть такие круглые, с имбирем и орехами?
– Есть, сэр.
– Тогда принесите их. Кстати, почему это сегодня на всех официантах жилетки и галстуки?
– Праздник святого Патрика. В «Могилке» его отмечают всю неделю, – сообщил официант. – Больше ничего заказывать не будете?
– У вас сегодня есть куриный суп?
– Да, с лапшой.
– С чем угодно. Принесите одну порцию, пожалуйста.
Официант кивнул и отправился выполнять заказ.
Киндерман нахмурился, разглядев на соседнем столике большую пивную кружку, доверху наполненную светлым пивом.
– Просто бред какой-то, – проворчал он. – Человек гоняется за змеями, как полоумный, а вместо того, чтобы поместить его в палату для буйных где-нибудь в психлечебнице, католики причисляют его к лику святых. – Он повернулся к Амфортасу. – Эти маленькие садовые змейки, они же совершенно безвредные, они даже картошку не едят. Ну разве такое поведение разумно, доктор?
– А я-то думал, что вы голодны, – заметил Амфортас.
– Неужели вы не можете оставить человеку хоть капельку достоинства? – расстроился Киндерман. – Да, конечно, это было моей очередной ложью. Я всегда так поступаю. Я неисправимый врунишка, стыд и позор всего нашего участка. Теперь вы удовлетворены, доктор? Милости просим использовать мой мозг для своих опытов. Я только тогда смогу спокойно отойти в мир иной, когда буду знать, отчего это происходит. Ведь мое вранье сводит меня с ума вот уже долгие годы!
В глазах доктора промелькнула лукавая усмешка.
– Вы начали говорить о боли, – напомнил он.
– Это правда. Послушайте, вы ведь знаете, что я работаю в отделе по расследованию убийств.
– Да.
– И мне часто приходится сталкиваться с болью, которая обрушивается на невинных людей, – вздохнув, признался следователь.
– А почему это вас так волнует?
– Вы религиозны, доктор?
– Я католик.
– Это хорошо, тогда вы сами должны все знать и понимать. Мои вопросы будут касаться доброты Бога, – пояснил Киндерман. – И того, каким образом погибают невинные детишки. Избавляет ли их Бог от чудовищной, невероятной боли? Как в том фильме «А вот и мистер Джордан», где ангел извлекает героя из падающего самолета как раз в тот момент, когда происходит катастрофа. Повсюду только и судачат о таких вот случаях. Возможно ли такое? Сталкиваются, к примеру два автомобиля. В одном находятся трое детей. Они не пострадали от удара, но вот машина загорелась, дети оказались в ловушке и не могут сами выбраться из машины. Позже в газетах мы читаем, что они сгорели заживо. Это ужасно. Но что они чувствуют, доктор? Где-то я слышал, будто кожа в эти мгновения немеет. Это так?
