Виктор Точинов - Стая
«Начальник» и впрямь тут за главного оказался: приказал, и пошли двое его варнаков в сараюшку, к зимовью примыкавшую. Вернулись быстро: один две лопаты тащит, другой чурбак зачем-то деревянный приволок.
Тогда и остальные засуетились: тот, что с помповушкой, в сторону пошагал, как раз к тому распадку, где Матвей шел, когда выстрелы услыхал. Пошагал и в кустах скрылся. Другой трещотку свою заграничную под штормовку спрятал, на чурбак возле невысокого крыльца-приступочки уселся, а перед ним на газетке цельный натюрморт разложили — банка консервная вскрытая, хлеба горбушка с ножиком, фляжка плоская… Ни дать, ни взять: вышел из тайги человек грамотный, приличьям лесным обученный, — увидел, что хозяева заимки ненадолго отлучились, не стал внутрь ломиться, на крылечке перекусить решил.
Байкала застреленного оттащили куда-то, пятна кровавые песочком присыпали, дверь прикрыли и палкой подперли. Потом главный и с ним еще трое взяли лопаты, и за зимовье пошли. И Федора с собой повели, дулом карабина в спину подталкивая… Шел он тяжело, пошатываясь, спотыкаясь.
«Ну вот и нарисовался расклад понятный…» — думал Матвей, надрезая бритвенно острым ножом-«алтайцем» мелкашечную пулю.
И в самом деле: никак не верилось, что сейчас Федю под стволами заставят могилку себе копать. Места тут глухие, закон — тайга, прокурор — медведь, волк вместо адвоката. Ни к чему здесь такие сложности: приголубь по голове чем-нить тяжелым, или по глотке резани, да и оставь труп на свежем воздухе, — птицы-звери живо мясо с костей подъедят, и косточки мелкие растащат, любой эксперт свихнется, понять пытаясь, что да как тут стряслось…
Значит, всё проще. И всё сложнее… Не копать они могилу пошли — раскапывать.
Ту самую, где мертвый чужак лежит, третьего дня в зимовье найденный. И где вещи все его зарыты… Вот чуяло ж сердце: не обернется добром та находка… Так и вышло.
А как заберут варнаки вещички сотоварища своего — тогда и Федор в яму ляжет, не зря ж копали… Да и Матвею туда прямая дорога светит, недаром тот, с помповушкой, как раз на его пути засел. А если бы, паче чаяния, Матвей с другой стороны вывернул — так второй, у крылечка сидящий, свинцом попотчевать готов.
И все бы ведь сложилось у живорезов, как задумали, кабы не день такой неудачный выдался… Или наоборот — удачный?
Ладно… Все понятно, и время тянуть нельзя. Хотя запас какой-то имеется — яму они глубокую давеча с Федором вырыли, повозиться придется, раскапывая. А пока не дороются до того, что ищут, не тронут Федю, — ну как соврал, время потянуть решил?
Значит, с этих двоих начинать предстоит. Коль такое дело, нельзя никого за спиной оставлять.
Подполз Матвей к заимке, насколько смог, — пожалуй, ни разу в жизни так не осторожничал, даже самого чуткого зверя скрадывая… Всё, ближе никак… Ну, вывози, кривая-нелегкая…
Рубашку снятую он загодя намотал на ствол бесформенным комом. Мушка не видна, но в человека попасть с десяти метров не проблема — не рябчик, чай, и не белка. Беда в том, что стрелять надо исключительно точно; раз! — и наповал, чтоб не пискнул, не вякнул. Остальные, если всполошатся, едва ли Матвея в тайге достанут, а вот Федору туго придется…
Тозовка выстрелила абсолютно бесшумно, несильный хлопок в ладоши и то громче. Показалось сначала — вообще никуда не попал, за молоком пулю отправил: как сидел человек, к стене прислонившись, так и сидеть продолжает…
Но нет — секунда, другая, третья… — и начал клониться. Хлоп! — лицом прямо на банку с кильками в томате. Матвей, не теряя времени, выскочил из кустов, на ходу вытягивая из ножен «алтаец». Но тот не потребовался… Готов… На штормовке, слева, — крохотная дырочка, крови ни капли не видать. Лишь чуть-чуть накровило внутри, на рубахе, — Матвей специально тело не осматривал, увидел, когда пистолет-пулемет из-за чужого ремня потащил. Повертел заморскую игрушку в руках — ну к чертям, незнакомая, подведет в самый нужный момент. От греха засунул поглубже под крылечко. Мертвеца усадил в прежней позе, томат с лица отер, — издалека как живой. Перемотал быстренько рубашку на стволе — второй раз через те же дырки так же тихо выстрелить не получится.
Теперь другой, что в засаде затаился… Хреновато затаился, если честно, — лежит за кусточком, а над головой, на вершине ели, сойки кричат, прыгают, всем лесным жителям сигнал тревоги подают. Да и камуфляж дурацкий, яркий, — сквозь подлесок просвечивает.
Матвей, наверное, совсем вплотную подобраться смог бы, но не стал рисковать. Вдруг какой сучок под ногой треснет, или обернется супостат, взгляд чужой почувствовав… Метров с семи стал прикидывать, куда пульку положить. Сначала хотел под левую лопатку, да засомневался, — жилетка на варнаке, а на ней пряжки, и петельки какие-то металлические… от пульки крохотной вполне защитить смогут, скользнет чуть в сторону, — и пропало дело…
Выстрелил туда, где шея в затылок переходит… Беззвучно, как и в первый раз, — но не так удачно, не наповал: всхрапнул бандюга громко, словно конь норовистый, дернулся… да тут уж Матвей сзади напрыгнул, навалился, лицом в мох втиснул, — «алтайцем» тык, этому петельки с пряжечками не помеха.
Долго отдышаться не мог — сидел рядом с трупом, сердце колотится, по лицу пот градом… С малых лет в тайге, всякие случаи бывали, и по живым людям стрелять доводилось — однако так вот, ножом, впервые пришлось.
Но медлить нельзя… Там уж, небось, могилу наполовину раскопали. А самое трудное впереди, с четырьмя-то разом управиться… Зато теперь оружие подходящее появилось. Подергал помповушку за цевье, — разрядил. Осмотрел патроны вылетевшие. Разноцветные, не наши, маркировка незнакомая… Хорошо хоть на тех, что зеленого цвета, — пыж-заглушка из пластмассы прозрачной: видно, что мелкая картечь внутри. А красные и желтые «звездочкой» закатаны, чем снаряжены, — не понять.
Зарядил зеленые обратно, еще несколько таких же в кармане мертвеца нашел, тоже зарядил. Остальные, непонятные, в свой карман ссы?пал, хотя едва ли кто ему на перезарядку время даст… Но запас карман не протрет. Чуть подумал — и тозовку тоже через плечо перекинул. Рубашку со ствола снял, ни к чему теперь…
Не ошибся Матвей, всё как есть угадал: ту самую яму варнаки и раскапывали. Таилась она поодаль, в глухом распадке, куда ни по каким надобностям обитатели зимовья обычно не заглядывали.
«А главный-то у них жизнью не бит как следует, — понял Матвей, присмотревшись. — Расслабился, ни с какой стороны уже подвоха не ждет… Что нам, дескать, старый пень с мелкашкой сделает? Ну теперь на себя пеняйте…»
