Евгений Кусков - Вымирание
Идея, что сын ещё может быть жив и продолжает прятаться где-то в школе, всё сильнее захватывала сознание Афанасьева. Он понял, что не сможет и дальше оставаться в неведении, иначе сойдёт с ума от предположений одно ужаснее другого.
Отставив недопитую бутылку, парень вытащил из-за пояса пистолет.
* * *Так и не добившись расположения Михаила, Татьяна и Леонид ушли в одну из комнат на первом этаже. Солидную её часть занимала кровать; имелся также комод, шкаф, небольшой стол и стул. Всю мебель покрывал небольшой ровный слой пыли, но воздух не был спёртым, и паутина в углах не развевалась. Мужчина предположил, что это помещение для гостей.
Женщина села у окна и краем глаза наблюдала, как Сутурин, устроившись на постели, перелистывает книгу с красочными и многочисленными фотографиями «Петродворца», не пытаясь делать вид, что увлечён.
Бездействие угнетало и Татьяну. Ей казалось, что время подобно паутине, в которой она запуталась, пытается разорвать её, а та тянется, тянется… до бесконечности.
Женщина вспоминала о дорогих ей людях: родители, близкие и дальние родственники… В повседневной рутине так легко забыть о том, что жизнь лишь кажется чем-то основательным и продолжительным, что она может закончиться в мгновение ока — и ничего уже нельзя будет исправить. Татьяна думала об отце и матери, милых стариках, которым она уделяла недостаточно внимания. Ей удавалось отмахнуться от этого раньше, говоря себе, что она регулярно их навещает и никогда не отказывается помочь материально. Но теперь она не могла отрицать, что поездки к ним в деревню были для неё скорее обязанностью, чем естественным желанием — возможностью доказать, что она хорошая дочь. Получалось? Наверное. Если даже родители чувствовали её неискренность, то виду не показывали. Женщина не могла объяснить, почему вела себя так. Она действительно любила и отца, и мать, её беспокоила их судьба — и при этом каждый визит она стремилась сократить и поскорее вернуться домой. Вряд ли дело только в том, что деревня располагалась почти в полусотне километров от Зареченска. Сельский быт? Всеобщий упадок, который там ощущался острее, чем в городе? Или, может быть, неприятие старости, почти физическая боль от того, какими она помнила своих родителей с детства — и какими они стали теперь? Осознание близости смерти и страх перед её неумолимостью?
Каков бы ни был ответ, Татьяна не находила себе оправдания. Да и поздно уже исправлять былые ошибки.
«Поздно?.. А куда я ехала, когда встретила Лёню? Может быть, не отдавая себе отчёта, к ним? Они ведь не обязательно мертвы…Но хочу ли я отправиться туда и найти их живыми?»
Она ужаснулась этим мыслям. И ещё больше ответу на последний вопрос, который родился в её мозгу слишком быстро, чтобы она успела от него отречься. Подавляя желание закричать от безысходности, пока не кончится воздух в лёгких, женщина прижала ладони к вискам и глубоко задышала.
— Таня? — услышала она голос Леонида. — Что с тобой?
Вместо ответа она поочерёдно нанесла себе две безжалостных пощёчины.
Сутурин подскочил к ней и схватил за запястья.
— Ты с ума сошла? Остановись!
— Всё, — только и смогла произнести она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
— Что всё?
Она помотала головой.
— Так, иди сюда.
Мужчина помог ей перебраться со стула на кровать, и Татьяна прижалась к нему, изо всех сил сдерживая рыдания. Он нерешительно обнял за плечи и сказал:
— Не спеши хоронить нас. Мы ещё слишком мало знаем, чтобы отчаиваться. Прошло всего полдня.
— Прошло УЖЕ полдня.
— Рано опускать руки, — повторил он. — Рано.
Они посидели в тишине, и когда ком в горле перестал душить женщину, она спросила:
— У тебя вообще есть близкие?
— Где-то есть, — пожал плечами Леонид. — Только я их почти не знаю. Родителей и то едва помню. Мама умерла, когда я в первый класс пошёл. Слабое сердце. Отец после этого предпочёл оставить меня на попечение двоюродной сестры, а сам начал новую жизнь. Раньше я его осуждал, потом мне стало всё равно. Когда я достиг совершеннолетия, предпочёл выбраться из-под крыла опекунши и отправиться в свободный полёт.
— И стал учителем.
— Да.
— Почему?
— Если в твоём вопросе кроется ещё один: люблю ли я детей, то ответ будет короткий. Я их не люблю, но мне с ними интересно. Особое место в моей душе занимает самый первый класс, который я учил, а остальные уже такой отклик не вызывают. Для меня это просто работа, хотя, надо отдать должное, не обременительная.
— Ты не завёл собственную семью из-за неудачи родителей?
Он помолчал, прежде чем ответить:
— Просто так сложилось. Вернее, не сложилось. Никакой тайны нет, как нет и интересной истории.
— Жаль. Работа с людьми, а жизнь в одиночестве. Так ведь можно и…
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату нетвёрдой походкой зашёл Михаил. Направив пистолет на Татьяну и Леонида, он сказал:
— Дайте мне ключи от машины и не мешайте.
— Ты что, сдурел? — вскинул брови Сутурин.
— Куда ты поедешь? — в свою очередь спросила женщина ещё дрожащим от слёз голосом.
— Не твоё дело. Я не стану болтать с вами.
— За сыном он собирается, — вздохнул Леонид.
— Заткнись! — рявкнул Афанасьев и шагнул к кровати, направив оружие в лицо мужчины. — Заткнись, слышишь! Ни единого слова!
— Убери пистолет, Миша, — сказала Татьяна. — Нас и так мало, ссоры нам ни к чему.
— Я не хочу никого убивать, — ответил он. — Просто отдайте эти чёртовы ключи.
— А мы не хотим, чтобы ты погиб, — смотря парню в глаза поверх ствола пистолета, произнёс Сутурин.
— Я знаю, что тебя волнует на самом деле, — процедил Афанасьев. — Твоя поганая шкура. Поэтому ты и уговорил меня уехать, а не спасти Костю.
— Ты не понимаешь…
Татьяна положила руку на грудь Леонида, призывая его помолчать, и снова обратилась к Михаилу:
— Ты действительно веришь, что можешь помочь сыну?
— Да!
— Хорошо, — она встала с кровати и положила связку на стол. — Бери.
Сутурин в немом протесте покачал головой. Афанасьев протянул свободную руку, когда Татьяна спросила:
— Ты готов убить своего сына?
— Что ты несёшь, дура?! — выпалил он, направив пистолет на неё.
— Сегодня утром, — не шелохнувшись, продолжила она, — я зарезала своего мужа. Кухонным ножом.
Она заметила, как расширились глаза у Леонида; лицо Михаила не изменилось, но напирать он перестал.
— Мне пришлось сделать это, потому что он уже не был тем человеком, которого я знала. Он ВООБЩЕ не был человеком, и если бы я замешкалась, то валялась бы сейчас дома со сломанной шеей. Твой сын мог выжить, да. Мог и умереть вместе с другими. А мог стать одним из этих существ. В таком случае тебе ПРИДЁТСЯ его застрелить — или позволить убить себя. Если ты готов это сделать — бери ключи.
