Александр Варго - Медиум
– Подумайте, – посоветовал полковник, посмотрев на часы, – А мы, с вашего позволения, на минутку выйдем.
Офицеры в штатском по-тихому испарились. Вадим опять остался один в душной комнате. Через пять минут он почувствовал тошноту. Через десять вернулась дрожь в конечности, через двадцать натянулись нервы, и объявился животный страх.
– Продолжим, – офицеры вернулись и расселись, – Вы должны были подумать очень тщательно, не так ли?
– Вам незачем было уходить, – пробормотал Вадим, – У меня нет ни исключительного, ни особого мнения. Я просто не знаю.
Эти двое ничем не выдали своего разочарования.
– Поймите, это очень важно, – ласково сказал полковник, – Убиты люди, скажем так, не последнего ранга. Для региона такие же значимые люди, как для столицы, скажем, Зураб Церетели и Никита Михалков. Намечается недобрая тенденция. Можем ошибаться. Дай Бог, чтобы так. Ваше право иметь собственное мнение о нашей организации, но прояснять обстоятельства подобных преступлений мы обязаны по определению. Вы можете нам помочь. А можете отбросить нашу работу далеко назад.
– Клянусь, – пробормотал Вадим, – Чего не знаю, того не знаю. Зачем вам я? Наведите справки – с кем общались по работе или в личной жизни погибшие.
Офицеры переглянулись. Одиноков изобразил мимолетной гримасой что-то досадливое. Полковник кашлянул.
– Хорошо, последний вопрос. И снова хорошо подумайте. Чем вы занимались у профессора Комиссарова?
Сердце бешено стучало. Он горячо надеялся, что внешне это обстоятельство никак не проявится.
– Я все рассказал следователю Старчоусу. Даже не знаю, что еще можно добавить…
– Вы как-то не смотритесь молодцом, Вадим Сергеевич, – подметил наблюдательный полковник, – Вам нехорошо?
– Есть немного, – признался Вадим.
– Хорошо, тогда отдохните еще несколько минут. Мы отлучимся, а вы все же подумайте над вопросом.
Офицеры дружно поднялись. Вадим почувствовал, как кровь ударила в голову.
– Подождите, я все равно не скажу ничего нового…
– Подумайте, Вадим Сергеевич, подумайте.
Он снова изнывал в подвешенном состоянии. Голову драли острые кошачьи лапы. Стены начинали смещаться, давили, опускался потолок. Тени предметов от красноватого мерцания начинали шевелиться, течь, ползти. За портьерами раздавался приглушенный зловещий шепот…
Третье действие спектакля (или третий раунд?). Двое мужчин, источая запах благородного табака, смотрели на него с терпеливым ожиданием. Им некуда было спешить. Эти люди вели ночной образ жизни, обладали хорошим самочувствием в темное время, не испытывая при этом стремления уйти домой. Да и есть ли у них дом? Вся жизнь посвящена поддержанию мирового порядка…
Он нудно повторял все сказанное следователю. Без новшеств. Пусть другими словами, с малыми отклонениями, те же яйца, только в профиль, но так даже лучше – есть шанс, что поверят. Почему он не хотел никому говорить об осени сорок пятого, замке Валленхайм, сумасшедшем бароне по имени Густав фон Ледендорф? Никита просил? Да ну его в лес. Он сам не хотел. Прекрасно отдавал себе отчет, что, возможно, совершает ошибку. Ведь органы госбезопасности существуют не только для наведения жути на какой-то там народ. Для другого тоже существуют…
– Кто вас вывел на профессора Комиссарова? – хмуро вопрошал Одиноков, – Сомневаюсь, что профессор был вашим старым знакомым.
Делать нечего, он должен был помянуть Ромку. Иначе полная лажа. Ромкино счастье, что он не знает об итогах эксперимента, большой информации комитетчики из него не вытянут. Да и где он нынче, Ромка?…
Работники ФСБ внимательно слушали. Полковник что-то записывал в блокнот. Майор Одиноков безотрывно смотрел на «истязаемого». Беседа завершилась внезапно. Никто не вызывал охранника. Но дверь мягко отворилась, неслышно ступая, вошел сотрудник в штатском.
– Спасибо, Вадим Сергеевич, вы нам очень помогли, – сказал полковник. Поднял голову, – Отвезите, пожалуйста, задержанного, где взяли.
Недаром свидетельствует горький опыт Орфея: нельзя оборачиваться, выходя из царствия мертвых. Он обернулся, переступив порог. Комитетчики сидели за столом. Полковник Баев задумчиво листал блокнот. Майор Одиноков угрюмо смотрел на уходящего. Цепкий взгляд, недобрый, не предвещающий сладкой жизни. Он бы не стал отпускать арестанта так рано, он бы с ним еще поработал, из любого человека можно вытянуть информацию, если задаться целью…
Ночь закончилась в одиночной камере следственного управления ГУВД. Он ворочался на жестких нарах, давил гадких насекомышей, ждал, что отворится дверь, и продажный надзиратель впустит наемного убийцу, который затянет ему горло шнурком, а утром бедолагу найдут болтающимся на стальном перекрытии. Самоубийство в тюремной камере – рядовое дело. Хоть подергаться перед смертью…
В семь утра разбудил надзиратель, принес еду на закрытом подносе, посмотрел как-то бесперспективно. К еде он не прикоснулся – сложно объяснить, почему. В десять утра за ним пришли, провели по коридорам. «Кастелянш», небритый и опухший (от работы, разумеется), выдал ему часы, бумажник, ключи от машины, сотовый телефон Бориса, который тот забыл забрать. Указал на дверь – топай и не смей качать права. Объяснений такому странному поведению не было.
Ворота закрылись с зычным лязгом. Улочка где-то на окраине, облезлые дома, выщербленный тротуар. Он щурился на разгорающийся день. Через дорогу – задрипанная контора с выцветшей вывеской, у входа запаркованы несколько машин – мятый универсал, белая «шестерка» с транзитными номерами, пикап, груженный коробками. Живых людей практически не было, не считая мятого «матроса» в тельняшке, курящего табак на захламленном балконе.
Он повертел головой, гадая, где тут можно купить сигареты, сделал шаг, машинально отметив, что неподалеку завелся мотор. А еще отметилась абсолютная незащищенность. Пронесет, – подумал Вадим, – Нужно в центр выбираться. Он зашагал, куда глаза глядят…
Из-за угла навстречу вылетела неуклюжая четырехдверная «Нива»! Завизжала тормозами, вписываясь в поворот. Помчалась на него, противно рыча, скребя крылом по бордюру. Номеров не видно, переднее стекло нагло затонировано. Вадим заметался, бросился назад, передумал, рухнул на колени. И вовремя! Машина уже неслась мимо него, опустилось переднее стекло, явилась морда, ничем не примечательная, показался ствол. Одновременно с выстрелом он спружинил, бросился плашмя на тротуар. Пуля свистнула над головой. Второй выстрел! Он уже катился колбаской. Вроде был и третий, но за достоверность он бы не поручился. Втемяшился плечом в фонарный столб, завизжал от боли. Приподнялся. Скрипели тормоза. «Нива» пролетела по инерции метров семьдесят, встала. Сидящие в салоне сообразили, что лопухнулись, спешили исправить ошибку. Водитель хрустнул рычагом трансмиссии, виляя боками, чудо русского автопрома, покатило задним ходом. Вадим сорвался с места, пустился наутек. До ближайшего угла целых полдома, не успеет. Можно забежать в подъезд, какое-то время еще пожить… Он споткнулся о брошенную посреди тротуара бутылку из-под вермута (воистину, алкоголь погубит…), упал, едва успев отбиться ладонями. Как-то вспомнилось последнее слово в словаре Даля – грустное такое: «ящик»… «Нива» с убийцами не успела поравняться с жертвой. Машина, которая завелась секундами ранее – белая «шестерка» с транзитными номерами – задним ходом вырвалась с парковки, лихо вильнула «кормой», ринувшись навстречу «Ниве». Резкий звук разрывающегося металла: обе машины гнали задним ходом, схлестнулись бамперами! Кто-то кричал, извергались матюги. Скрипя протекторами, «Нива» встала поперек дороги. Переключилась передача, «шестерка» со смятым в лепешку задом не потеряла способности передвигаться, рванулась вперед. Вряд ли там враги. Как-то не вяжется… Он прыгнул с тротуара на проезжую часть, едва не загремел под колеса. Машина сбавила ход.
– Назад садись! – прокричал женский голос. Он рванул дверцу – хорошо, что не заклинило, прыгнул, прижав колени к зубам. Захлопывая дверцу, машинально обернулся: «Нива» неуклюже разворачивалась, выпрыгнул некто, стрелял навскидку. Не боятся же, сволочи, милицейского соседства за железным забором…
– Пригнись! – завизжала женщина, переходя на третью скорость. «Ведро с гвоздями» (как небезосновательно величают российские автомобили), неслось по выбитой дороге. Игнорируя тормоза, водительница вошла в поворот, корму неудержимо повело влево, она яростно завертела баранку в ту же сторону. У опытных специалистов эта штука, кажется, называется контролируемый занос…
Вадим свалился с сиденья, полез обратно, цепляясь за ткань кресла.
– Лиза?… – он не верил своим глазам. Личико девушки, прыгающее в зеркале, украшали огромные черные очки, волосы собраны в пучок на затылке.
– Лизавета Павловна, – истерично хохотала медсестра, – Дурочка твоего сердца. Представляешь, какие уроды – въехали в мою маленькую упругую попку!
