Александра Лосева - ДОМ ПОЛНОЛУНИЯ
Еда в Здании – не ахти, какая, но все-таки есть можно. Первое время мне было очень любопытно, откуда она берется в подвале, ведь я все время забираю оттуда довольно солидную груду консервов, а их как будто меньше не становится. Кто приносит в эту хитро запрятанную кладовку банки с тушенкой, сгущенное молоко и сухари? Однажды я даже осталась ночевать в подвале, но долго потом об этом жалела. Сама не знаю, как заснула, даже кошмары не мучили, но только утром полки были идеально чисты, а я на неделю осталась без провизии. Я так ошалела от этой банальной мести, что больше не позволяла себе даже краем сознания задуматься, что и откуда берется. Честное слово, недельная голодовка действует лучше кошмаров. Да.
Но тогда я просто запасалась едой. Еле дотащив наверх целую кучу каких-то консервов и пакетов с сухарями, я пнула дверь ногой, вошла в комнату и свалила провизию на стол. Получилась солидная груда. Темнело, как обычно, очень быстро, я закрыла дверь, зажгла свет и села на диван. Было как-то особенно неспокойно. Вообще, вечера в Здании – вещь не из приятных, но тогда тревога приняла какой-то новый оттенок. А впрочем, что это я. Все здесь всегда одинаково.
Тумана не было, но подходить к окну почему-то не хотелось. Казалось, что кто-то наблюдает за моей комнатой, смотрит пристально, только и ждет, чтобы я пошевелилась, подала признаки жизни. Глупо. Ну не буду же я так сидеть до утра. Я вздохнула, поднялась с дивана и занялась едой. Развела малюсенький костерок посреди комнаты на двух больших кирпичах, нагрела себе немного воды. Заварка кончилась уже два дня как, поэтому чая, пусть горького и некрепкого, но все-таки чая, не предвиделось. Консервы оказались старые и несъедобные. Пришлось жевать сухари. Может, завтра что-нибудь изменится, а может, нет. Ведь это – моя комната. В ней никогда ничего не происходит.
Я задумчиво потягивала остывающую воду из жестяной банки, когда со Зданием что-то произошло. Что-то, чего, кажется, оно само не ожидало и боялось. Сначала дрогнули стены, потом звякнуло-дзынькнуло оконное стекло, мелко завибрировал пол под ногами. А потом вдруг все затихло. Абсолютно все. Не шуршали газеты в коридоре, не тек кран в душевой, не скрипели двери соседних комнат. И среди этой неожиданной тишины вдруг – топот бегущих ног в конце коридора, топот, приближающийся к моей комнате. И кто-то внутри, возле меня, тонко заныл, что этот топот не пронесется мимо, не исчезнет на лестнице, эти шаги остановятся именно возле моей двери, а может, распахнут ее беспощадным пинком, ворвутся в мою комнату, собьют меня с ног, и я снова буду метаться по углам, уворачиваясь от невидимых кулаков, только на этот раз не отделаюсь разбитым лицом, потому что сегодня он пришел сам, наверное, я надоела Зданию, и вот…
Я вскочила на ноги и бросилась зачем-то к окну, потом к двери, потом снова к окну. Я не знала, что делать, ожидание сменялось страхом, страх – ожиданием, а шаги все приближались. Я бестолково металась от стены к стене, а потом страх победил, и я забилась в угол между столом и окном, сжалась в комок и твердила про себя: «Нет, не может быть. Не может быть, нет, я здесь одна. Здесь никого, кроме меня, нет, никого нет, никого, никого! Этого не может быть, не может, я одна, Господи, я здесь совсем одна, совсем, здесь никого, кроме меня, нет, никого нет, никого нет, нет, нет, нет! Здесь никого больше нет! Никого больше нет! Нет!!! Нет…»
Дверь с грохотом распахнулась, ударилась несколько раз о стену и закачалась. Мне послышалось даже, кажется, чье-то хриплое дыхание, но я закрыла уши руками и замотала головой. За дверью никого не было. Нет, нет и нет. Никакого дыхания. Нет и быть не может. За дверью никого нет. Пустой коридор да обрывок газеты, и больше ничего. Я таращилась в пустоту коридора, дрожала, все ждала чего-то и не могла понять, почему так тоскливо. Потом напряжение как-то разом спало, я вылезла из своего угла, закрыла дверь…
Я не знаю, что произошло, но меня как будто окатило ледяной водой – рывком выметнулась в коридор: «Где ты?! Слушай, я здесь! Подожди! Не уходи, постой – я здесь! Слышишь, я здесь! Вернись!» Какой длинный коридор, ведь не мог он исчезнуть вот так, в никуда, я его знаю, я помню его руки, не знаю, откуда, не знаю, кто он, но ведь здесь был кто-то, кто-то бежал по коридору, кто-то спешил ко мне, неужели он ушел – вот так, просто?! Это было бы слишком жестоко, это было бы слишком подло, нет – этого не будет, я не позволю!
Я бежала по коридору, прочь от своей комнаты, прочь от света и безнадежности. Как же так – ведь еще чуть-чуть, и все было бы по-другому, все было бы иначе, и это я, это я виновата. Но он услышит, если только он есть, он услышит. Я бежала и звала его, кричала до хрипоты. Здание развлекалось, оно зажигало свет в комнатах, а я бежала на свет, как сумасшедшая бескрылая бабочка, распахивала дверь и кричала в пустоту: «Я здесь!» Потом мне слышались шаги на лестнице, и я бежала туда и звала, перегнувшись через перила, а в ответ мне хохотало эхо.
Господи, сколько сил, оказывается, кроется в одной маленькой глупой детской надежде. Сколько отчаянной решимости выпило из меня Здание в ту ночь. Потом ему надоело, и следующая комната, которая поманила меня полоской света из-под двери, оказалась моей, насмешливо мигала лампочка под потолком, виновато покосился стол, чернели кирпичи на грязном полу. Все. Я все поняла. С некоторых пор в Здании мне не надо объяснять дважды. Я закрыла за собой дверь и вдруг засмеялась. Надо же, вот умора, напугали девочку букой, невидимкой в тяжелых ботинках, суки, сволота ночная! А я-то, идиотка, Господи, вот идиотка – «нет, не может быть, здесь никого больше нет…» Дура! Надо же было такую дуру из себя разыграть – «там никого нет»! Конечно, там никого нет! И здесь никого нет! И вообще никого нет, кроме тебя и Здания! Кого ты обманываешь?! «Никого нет»! Идиотка!
Я смеялась долго, очень долго, добротно так смеялась. А потом заплакала. Там никого не было. А мне, оказывается, так хотелось, чтобы был! Так хотелось, чтобы был…
С тех пор я уже не сомневаюсь. И даже если эти пыльные столбы слепятся во что-нибудь, похожее на меня, я все равно не поверю. Я здесь одна. А это – просто пыль. Просто пыль, пляшущая у запертых ворот. Не известно, для чего.
Иногда мне снится странный сон. Он выделяется из череды кошмаров и тоскливых тягучих видений. Он не страшный и не беспросветный. Он деятельный. Я не знаю, что это – кусочек моего прошлого или часть будущего, но я чувствую, что это точно – мое. Было или будет – не имеет значения. Главное, оно принадлежит мне. Оно меня поддерживает.
Мне снятся ворота. Только не издали, из окна, а очень близко, словно я подошла к ним вплотную, так, как столько раз мечтала. Но во сне я не прижимаю к ним лоб и ладони. Во сне они бьются в конвульсиях под моими ударами, кажется, бессмысленными, безрезультатными, но я продолжаю бороться, бить, колотить по створкам всей силой своей ненависти, всем своим страхом, каждой мыслью, и они дрожат, грохочут под моими кулаками, а кругом – пыль, и ветер взметает пряди моих волос, по виску стекает струйка пота, силы уходят, а створки вдруг начинают, как будто сейчас не выдержат, как будто…
