Анджей Ваевский - Сноходец
— Ну наконец-то! — с облегчением возвестила акушерка, собирая персонал в родильном зале, когда Яринка все же решила разродиться. Стимулировать было категорически запрещено, сердце не выдержало бы дополнительной нагрузки. Решили, что если все пойдет естественным путем, то появится шанс на благополучное разрешение с минимальным риском. И теперь Яринка лежала на столе, надсадно дыша, готовясь к последнему рывку.
— Все, не волнуйся, скоро все закончится. Что-то он тормозил-тормозил с появлением, а теперь совсем живенько пошел.
— Он? Хах, девочка будет.
— У нас вагончик с мальчиками, и вообще, если Наташа Григорьевна сказала, что будет мальчик, то так и будет.
— А я сказала, будет девочка!
Назло всем, вопреки всему. Девочка родилась за десять минут, побив рекорды по стремительности родов.
— Хм, девочка, — непонимающе хмыкнула ассистентка акушерки. Обычно она не ошибалась с определением пола.
— А папа у нее красивый? — поинтересовалась детская медсестра, занимаясь новорожденной.
— Зачем спрашиваете?
— Да дочка у тебя красивая. И вообще, необычная: все красненьким, сморщенными рождаются, а эта персиковая, и вообще… стоп, она же восьмимесячная?
— Ну да, не доносила. Инкубатор? — обреченно спросила Яринка.
— Нет, три девятьсот, вес более чем нормальный, ей не нужно.
— Папа, папа… при чем тут папа? Вы на маму посмотрите! — неожиданно подал голос гинеколог, до этого момента тихо заполнявший карту, поскольку его участия не требовалось.
Она попробовала улыбнуться. Попробовала сфокусировать затуманившийся взгляд. Сквозь зыбкую пелену увидела, как наискось смазывается картинка, на которой Евгения Ивановна почему-то в красном… и матерится в восемнадцать этажей. Картинка погасла, оставляя в тишине и темноте.
Замерзшее время
Зеленое сукно бильярдного стола. Я видел такое только в детстве, в комнате отдыха трактористов. Старое потрепанное, потертое киями и шарами покрытие, облупившийся лак деревянных бортов, разорванные сетки луз. Отдаляется. Нет, приближается, увеличивает в размерах. Опять нет, я падаю на этот стол. Кажется, он не имеет границ. Больше не вижу краёв. Словно распростёрся в бесконечность. Примятый ворс сукна высотой по колено. Конец кия вбивается в позвоночник, запуская меня шаром через весь стол, вгоняя в лузу. Наверное, единственная, в которой есть сетка… нет, нет сетки, лишь бесконечное падение.
Комната. Словно сошедшая с картин Дали. Даже часы текут, свисая с зонтичной подставки. Искаженные кривозеркальностью стены, зыбкий пол, на который упасть невозможно. Наверное, вестибулярный аппарат реагирует быстрее, чем сознание, молниеносно адаптируясь под невозможное равновесие спятившего эквилибриста. Ловлю кончиками пальцев проплывающее кресло, податливое, вакуумом втягивающее в себя. Наверное, так перемещаться по комнате уютней. Или безопасней. Конечно, если отстраниться от того, что двигаюсь я всё же по стене, плыву перпендикулярно полу, ошалело понимаю, что сейчас столкнусь с собственным близнецом. Или отражением. Парящая дном вверх чашка чая оказывается в моих пальцах, просачиваясь обжигающим напитком через стенки посуды. Терпкие капли травяного отвара на губах. Хм, а ведь не должен чувствовать вкус. Или должен? И почему язык обкусан, щиплется знакомым металлическим привкусом? Бред. Мартовского Зайца с Безумным Шляпником не хватает, разве что. Мерзко то, что не могу списать на сон. Давно уже вышел из понимания снов. Здесь, на этой стороне бытия, для меня всё более реально чем там, в так называемом бодрствовании. Здесь запахи и краски, здесь чай горячий, здесь бывает больно. Здесь по-настоящему бывает страшно. Но не сейчас. Сейчас давяще. Словно в плену аркана. Наверное, так чувствует себя мустанг под натиском ковбоя. Иллюзия свободы сохраняется, но тонкое лассо уже сжимает шею. И ты не видишь, не понимаешь, куда и кто тебя влечет, утаскивает, навязывает свою волю. А отражение скалится, ожидает сближения.
Твердая рука останавливает движение кресла. Оглядываюсь в попытке увидеть, кто этот неожиданный спаситель. Сплевываю едва не презрительно. Лица не видно, очертания расплываются. Но точно знаю, что у него серебристо-золотые кудри и изумрудные глаза. Что за банальщина, неужели ангелы действительно так примитивны? Кыш, противный. Или не ангел? И пусть, неважно. Просто привычно так называть этих крылатых недоумков.
— Может, я и недоумок, только мы встретимся не сейчас. Прощай. Найди меня.
И кресло вновь плывет. Надо же, какая цаца, обиделся. И вообще, кто сказал, что ангелы — добрые? Чушь собачья. Потом подумаю об этом. А сейчас, по всей видимости, надо выбраться из кресла. Не то чтобы я доверял белобрысому, но нужно избежать столкновения хотя бы для того, чтобы встретиться с ним и надрать ему задницу. Любопытство — страшная вещь. Что же он все-таки хотел? Потом. Все потом. А сейчас вцепиться в подлокотник и странным кульбитом вылететь из движения. Вот, так лучше. Теперь можно спокойно подойти к отражению. Или близнецу.
— Что-то ты не торопишься воссоединиться.
Не отражение. Двойник. Не я. Или частично я. Но это уже по ощущениям.
— Зачем мне торопиться? Мне и так хорошо. Даже уютно здесь. Это ты меня привел сюда, или призвал?
— Ни в коем разе. Не имею таких сил, всего лишь жду.
— Почему?
— Потому что в отличие от тебя — не сплю.
— А я?
— А ты спишь. Потому умер. И как единственный проснувшийся, я буду ждать нас всех. И стану сильнее. Мы все станем сильнее.
— Это что-то типа ты поглотишь меня, мою силу и прочая лабуда?
— Ты дурак. Я — это ты. И все они — это тоже ты. И вы — это я. Нас раздробили.
— Почему?
— Потому что боятся. Загляни в себя, пойми, что я пытаюсь сказать.
Почему хочется ему верить? Не чувствую враждебности, более того, действительно понимаю, что мы одно целое. Какая-то идиотическая телепатическая связь. Мы думаем не просто одинаково, одно и то же. И нужно прикоснуться, чтобы окончательно соединиться. Протягиваю руку, добровольно погружаясь в водоворот затягивающей энергии.
Золотой щит сгустившейся сети обрушивается между нами. Нельзя? Почему нельзя? Бабушка, я верю, что ты на благо мне подарила эту сеть, так почему она не подпускает, не дает прикоснуться, соединиться с самим собой? Что не так?
— Живи. Еще не пора…
Голос, чужой, незнакомый, но почему-то успокаивающий, обволакивающий мягким шепотом. Длинные пальцы трогают за плечо, сжимают осторожно, разворачивая, вышвыривая рывком из комнаты.
Бильярдный стол. Уменьшается. Я стою рядом с ним. В руках кий. Больше не шар. Уже игрок. Не пора? Жить? Скорее, возрождаться.
