Владислав Реймонт - Вампиры. Сборник
— Мы одни в комнате? — спросил он едва слышно.
— Совершенно одни, ведь никто не входил.
— Осмотри квартиру, прошу тебя, — голос его дрожал от страха.
— Уверяю тебя, что здесь никого нет, кроме нас.
Джо открыл глаза и робко огляделся.
— Я чувствую страшную усталость и хочу спать, — говорил он, нервно вздрагивая и продолжая оглядываться. — Если можешь, поезжай сегодня к Бэти, она с нетерпением ждет тебя.
— Обязательно поеду, вчера я не мог приехать за тобой, было поздно и…
— Вчера? Уже прошло три дня, как я был там, вспомни, вспомни, — настойчиво повторял он, впиваясь в него стальными глазами.
— Три дня… значит, я все это время был без памяти… я тогда не мог поехать к Бэти, потому что… да… знаю… помню…
Он вскочил, ошеломленный воспоминаниями, мрак вдруг рассеялся, и он увидел все, что пережил и чему был свидетелем.
— Теперь помнишь? — тихо спрашивал Джо, желая похитить тайну.
— Все, все…
— Расскажи по порядку, не так устанешь, — ласково уговаривал Джо, не отрывая от него гипнотизирующих глаз.
— Нет, не могу, нет!
Зенон упорно сопротивлялся, так как вдруг около самого уха услышал голос: «Не бойся, молчи».
— Если это тайна, я не прошу тебя, но еще раз говорю тебе: бойся Дэзи, она будет твоим несчастьем, — зловеще прошептал Джо.
— Что будет, то будет. Пусть свершится то, что должно свершиться… Я не в силах отвергнуть предназначения, — неожиданно твердо ответил Зенон.
— Прости, но я, как друг, обязан был предупредить тебя.
— Я не сержусь, наоборот, я благодарен тебе за предостережение.
— И не боишься? — спросил еще раз Джо.
— Не знаю, мне кажется, что во мне умерла всякая возможность бояться чего-либо.
Джо пожал ему руку и молча удалился.
— Пусть свершится то, что должно свершиться, — шептал Зенон с какой-то тихой и бесповоротной решимостью. Он уже не противился своему предназначению, он чувствовал в глубине своего существа, как бы в самой сердцевине души, что обязан повиноваться, и покорно отдался неизвестному без дрожи ожидая приговора.
Теперь он все помнил, все до мельчайших подробностей, но ничему не удивлялся, не пугался и не желал понять окружавшей его тайны.
Ему даже в голову не приходил вопрос: «Что это? Зачем?»
Он держался как человек, убитый во время сражения, зажатый в рядах и увлекаемый течением живых, движущийся вместе с другими, глядящий, замечающий, что-то бессознательно делающий, даже о чем-то автоматически думающий, но, когда расступятся ряды, замертво падающий на землю.
Он чувствовал только необыкновенную физическую слабость и был до такой степени чувствителен, что, перечитывая письма Бэти, расплакался, тронутый ее заботливостью.
«Бедное дитя», — думал он, охваченный порывом необыкновенной жалости, сам не зная, за что, собственно, он жалеет ее.
Впрочем, это продолжалось недолго, и вскоре его охватило необъяснимое беспокойство и раздражение; он не мог ни о чем думать, не в силах был ничем заняться. Ежеминутно он срывался с места, — ему казалось, что его кто-то зовет, что ему надо куда-то бежать, что-то делать, с кем-то встретиться. Он вспоминал о разных спешных делах, но сейчас же все забывал — только этот призыв звучал в нем все сильнее. Но кто звал его и где, он не мог понять.
Он беспомощно стоял, прислушиваясь к окружающему с крайним напряжением.
Да, теперь он был совершенно уверен в том, что какой-то приглушенный голос издалека зовет его, что кто-то ждет его и думает о нем.
Тысячу раз бросался он напряженной, ищущей мыслью в пустоту и тысячу раз опускался без сил, чувствуя свою беспомощность.
— Кто меня зовет? — громко спрашивал он, окончательно теряя терпение.
Ответа не было, но и глухой зов не прекращался ни на мгновение, дрожал в его сердце, как далекий крик тоски.
А иногда он слышал его так ясно, как будто его звал кто-то за окнами, за стеной или в коридоре, но за окном, раскачиваясь, шумели только деревья и раздавались голоса прозябших птиц, а коридоры были почти пусты.
Он возвращался к себе, все более раздраженный и до того утомленный бесплодными усилиями отгадать, откуда несется призыв, что наконец лег на диван и уснул.
День прошел, и уже начинало смеркаться, когда Зенон проснулся.
— Иди! — прозвучал над его головой чей-то голос.
Он быстро поднялся. В комнате никого не было, тьма уже сгустилась, серый, угрюмый сумрак обволакивал мебель, а зеркала серели, как плиты мутного льда.
Он прислушивался к замирающим звукам тишины, и вдруг зеркало озарилось молнией, в прозрачной глубине его стало что-то происходить, из тумана, пронизанного солнечным светом, стали выплывать чащи деревьев и цветов.
Зенон испуганно поглядел вокруг; комната постепенно темнела и погружалась в ночной мрак, но там, за зеркальной поверхностью, в удивительном сиянии вставало видение тропического леса, высокие пальмы стояли вдоль бесконечной дороги, создавая подобие зеленого туннеля. Он подошел ближе и уже не мог оторвать глаз от зеркала, потому что из его глубины прямо к нему направлялась Дэзи.
— Иди!
Он видел движение ее губ и горящие призывом глаза.
Он узнал голос и, дрожа всем телом, пошел прямо вперед, к ней, как бы в эту зеркальную глубину, потеряв ощущение того, что с ним происходит, но радуясь тому, что наконец он нашел ту, которую искал.
Он прошел темную столовую комнату, и ему казалось, что он минует груды каких-то неизвестных предметов, глаза его все время были устремлены на Дэзи, шедшую навстречу ему.
И, только дойдя до оранжереи, он вдруг пришел в себя.
Да, Дэзи действительно ждала его там, у фонтана, с цветком магнолии в руке. Ба ласково прижималась к ее коленям и заглядывала ей в глаза.
— Вот я, — шепнул он, останавливаясь перед ней.
— Непокорная у вас душа!
Зенон взглянул на нее, не понимая.
— Я давно уже желала видеть вас, давно звала.
— Я слышал, но не знал, кто меня зовет.
Фонтан тихо шумел, сея росистую пыль на цветы миндаля, подымавшиеся розовым облаком над зеленой чащей ветвей. Оранжерея была наполнена крепким, опьяняющим запахом цветов.
— Вы помните? — спросила она, прикасаясь к его руке.
— Все.
— Кто был там со мной, тот принадлежит «ему».
— Я твой, твой, — проговорил он, склоняя перед ней голову.
Улыбка, как радостная молния, прояснила ее бледное лицо, глаза сверкнули могучим пламенем, красные губы прошептали:
— Итак, пусть свершится? Да?
— Пусть свершится то, что должно свершиться, да, да, я так думал, я так хочу.
