Андрей Дашков - Суперанимал
– Домой… – сдавленно выговорил Студент и попытался приблизиться к Вере. (Если получится, он приласкает ее. О, как он ее приласкает! Только бы забрать пушку. Он знал, на кого истратит один патрон. И еще два – чтобы не оставлять свидетелей. Хотя жалко. Три патрона – это три шанса выжить, когда встречаешься с волками. Мальца проще прирезать. А потом все можно будет свалить на дохлого супера. Дескать, озверел ублюдок…)
Он сделал маленький шажок и понял: все, хватит. Еще одно опрометчивое движение – и она выстрелит.
* * *Вера действительно туго соображала. Но зато ее выводы были непоколебимы.
Зверь с его огромным инструментом уже мертв, а у этого желтого, кажется, тоже есть в штанах такая штука, плюющаяся горячей слизью и причиняющая боль даже после того, как ее вытаскивают…
Что он там бормочет? Сочетание звуков «д-о-м», кажется, означает место, где самцов много, очень много… Кажется, кажется… А что она знает наверняка? Ничего, кроме боли.
Боль внизу живота не проходила. Там порвалось что-то, пробитое тараном безжалостного зверя, и больше никогда не зарастет. Через рваную дыру будут вываливаться ее внутренности. УЖЕ вываливаются. Например, она не слышит биения своего сердца…
Самцы в Пещере? Она хочет убить их всех. И она сделает это. Пусть желтый отведет ее туда.
Его она убьет первым.
* * *Когда ведьма наконец убралась и увела с собой желтого гоблина, Лили решилась вылезти из ниши, куда она забилась задолго до внезапной развязки, чтобы не слышать стонов Барби, которую прессовал своей тушей Бабай. Но стоны были слышны, даже если заткнуть пальцами уши…
С тех пор прошла целая вечность, в которой затерялись островки реальности: был замерзающий голодный ребенок, прижимавшийся к ней; был сон, похожий на снежную бурю; был раскат грома, раздробивший этот сон, словно полую кость; были смерти, после которых она обрела уже ненужную ей свободу.
Она примерно помнила место, где находилась Пещера. Там погибало все то, что было ей дорого и составляло чистенький, а теперь непоправимо раздавленный натюрморт ее детства. Детство закончилось. В эту ночь она будто потеряла девственность вместе с Верой, хотя Локи не прикоснулся к ней. Не успел…
То, что лицо Веры теперь носила ведьма, не имело особого значения. В сказках ведьмы способны и не на такое. Они превращаются в кого угодно…
Лили дотронулась до больного мальчика. Его личико пылало. У него был жар. Лили прижала его к себе – скорее по привычке, чем от жалости. Он не проснулся.
После пережитого потрясения она испытывала безразличие ко всему. Что еще могло напугать или тронуть ее по-настоящему? Под шлаком была обугленная затвердевшая корка; под коркой – обожженная плоть. Но когда-нибудь ожоги заживут. Она отдерет эту корку, чтобы подставить (солнцу?) огню жизни новую, чистую, нежную кожу…
Раз чудовище мертво, значит, нет ничего непреодолимого, безнадежного, бесконечного во времени. Даже насилие, ужас и смерть не приходят навечно. Тот, кто убил чудовище, боролся до конца. И она должна побороться. Тем более что рядом с нею был больной ребенок.
Но дело не только в этом. Неразрушимая часть ее существа напоминала спору, способную хранить жизнь в течение тысячелетий в условиях космического холода. А тут прошло всего несколько часов.
Лили оттаивала…
Возвращались разум и боль сердца…
Чувство долга стало питающим корнем…
Она вспоминала…
Тут, в этом логове зверя, остался какой-то залог человечности, который был похищен. В результате люди едва не превратились в животных. Она одна могла вернуть им прежний облик.
* * *Лили приблизилась к тому месту, где лежал мертвый Локи. Несмотря ни на какие доводы рассудка, ей все еще казалось, что чудовище вот-вот оживет, а кошмар и действительность опять поменяются местами – ведь они проделывали это неоднократно с непередаваемой легкостью, тасуя ужасы, словно карточную колоду (Накаты? Студента?) гоблина.
Лицо мертвеца приковало к себе ее взгляд. Левый глаз Локи был открыт, и Лили вдруг заметила страшную вещь: из зрачка прямо в зенит бил тончайший черный луч. А сверху падали снежинки…
Она не решилась проверить, является ли этот луч иллюзией, – может быть, опасалась, что «струна», протянувшаяся от трупа в небо, перережет ее руку. Она содрогнулась и заставила себя отвернуться.
И начала искать книгу.
Книга должна быть где-то здесь, где-то совсем рядом. Лили обшарила все доступные места. Сумеет ли она прикоснуться к зверю, а если понадобится – отодвинуть его? Закралось подозрение, что гоблин или ведьма могли унести книгу с собой, но потом Лили поняла: им это не нужно. УЖЕ не нужно. У них теперь есть оружие. И значит, она должна успеть вернуться в Пещеру раньше, чем туда придут эти двое…
Теперь она действовала быстро, больше не думая о том, что зверь оживет. Но тут был не только зверь. Лили склонилась над Барби. Та лежала с развороченным животом; ее лицо было противоестественно спокойным, будто его не касалось то, что произошло с телом. Кровь запеклась на губах. Или не кровь?
В полумраке Лили не сразу разглядела ЭТО. И не сразу поняла, что ЭТО такое. Неудивительно – она никогда не видела живых цветов. А тут были даже не цветы.
На губах у Барби лежали оборванные лепестки лилий. Когда-то нежные и белые, но теперь увядшие и окрашенные в красный цвет.
* * *Лили осторожно протянула руку. Первый росток радости пробился в ее сердце.
Книга была завернута в меховой жилет Барби. Кровь залила корешок, но, главное, страницы целы.
Подчиняясь невнятному предчувствию, Лили собрала лепестки и положила их в книгу. Потом сделала то, на что никогда не решилась бы, если бы не произошедшая в ней перемена. Вдруг она почувствовала себя ЖЕНЩИНОЙ.
Стараясь не задеть черный луч, Лили схватилась за рукоять ножа, на которой пульсировало сердце, зажмурилась и выдернула клинок из глазницы Локи. Ей показалось, что она услышала бесплотный шепот, донесшийся из ниоткуда: «Свободна, свободна!.. Ш-ш-ш-ш…».
Ее шансы добраться до Пещеры немного возросли.
Держа на руках больного мальчика, завернутого в доху Барбары, Лили с огромным трудом вылезла из (черепа ангела? могилы?) кабины.
26. Возвращение
Брести вот так, будто на казнь, слыша за спиной хруст снега под ногами неумолимого палача, было мучительно. Студент пережил одну из пыток холодного ада – пытку ожиданием худшего. Путь от бомбардировщика до Пещеры теперь казался ему невыносимо долгим. Но он не прошел и половины.
Ведьма не обращала внимания на волчий вой, раздававшийся совсем близко. И даже когда впереди замелькали серые тени, она продолжала двигаться с прежней тупой размеренностью. Желтый трусливый ублюдок несколько раз оглядывался и что-то жалобно верещал, но она без единого слова поднимала ствол и прицеливалась ему в голову – этого хватало, чтобы заставить его заткнуться, увянуть и топать дальше.
