Игорь Лесев - 23
— Да что же вы, суки, творите?!!
В бешенстве я стал вставлять поочередно ключи в замок, которые, как назло, один за другим не подходили. К тому же еще и замок был настолько ржавый, что непонятно было, подошел бы ему его собственный ключ. Наконец, что-то приятно звякнуло, один из ключей подошел. Я сделал еще один оборот, раздался третий удар в дверь, но замок висел крепко. Правда, дверь ходила ходуном, и такие удары долго она не выдержит, нужно было спешить.
Из мастерской раздался озлобленный крик Татьяны Александровны:
— Гаденыш, ты умрешь этой ночью! Тебя уже никто не спасет! Ты слышишь меня?!! Никто!!!
Я поднял с пола коробку и дневник Димки и выбежал на бетонную дорожку, ведущую к дому Обуховых. Свежий воздух меня взбодрил и вернул трезвость мышления. За спиной раздавался шум ударов в дверь и приглушенные крики Обуховой. Времени у меня было не много. Первым желанием было сорваться на все четыре стороны отсюда и бежать, бежать, пока хватит сил, искать где-то спасения. Но я тут же подавил это желание и стал лихорадочно мыслить, быстро семеня к дому Обуховых.
Куда бежать? Я в незнакомом городе, сейчас поздний вечер, почти ночь. И в каком я виде? Я на секунду приостановился, оглядев себя. Грязные джинсы, все в земле, крови и соломе и почти такие же кроссовки, хотя еще вчера я мог сказать, что они были белыми. И больше ничего. Голый торс был в земле, ссадинах и крови. Куда в таком виде можно бежать? Только в милицию или психушку. Я остановился перед крыльцом дома, дверь была открыта нараспашку, и внутри горел свет. Удары за моей спиной все еще раздавались, значит, они еще не выбрались. Я решился. Пройдя веранду, я оказался на кухне и тут же вспомнил, что ничего не ел почти сутки, и, если не считать бутербродов прошлого вечера, которыми меня кормила Обухова, нормально я не ел уже два дня.
Я открыл холодильник, в лицо мне ударил неприятный запах: видимо, Обухова не утруждает себя готовкой вкусной и здоровой пищи. На полках стояли полуоткрытые банки с каким-то не очень аппетитным мясом и подозрительными салатами. На боковой дверце я обнаружил полбатона колбасы, понюхал ее (вроде ничего) и достал из холодильника. Рядом лежал чуть заплесневелый сыр, его я тоже достал. Все остальное съедобным мне не показалось.
Засунув колбасу в карман, а сыр водрузив на коробку с тетрадью, я проследовал еще в одну комнату и оказался в гостиной, где висели те самые черные часы из моего сна. Они в этот момент показывали 23.23. Ну конечно, а сколько же еще? Я ухмыльнулся и огляделся в поисках какого-нибудь комода или шкафа. И то и другое нашлось в последней комнате дома, где меня душила Соня.
Сначала я открыл шкаф и стал перебирать вещи. На верхних полках были наволочки и пододеяльники, а снизу в основном нижнее белье совершенно безобразного фасона: какие-то необъятные панталоны, лифчики и ночные сорочки. В другом разделе шкафа была все та же женская одежда, только уже верхняя — все те же безобразные юбки, кофточки, на вешалках висели изъеденное молью коричневое пальто, серая шубка и еще какая-то непонятная дрянь.
Я принялся за комод, но и там меня ждало разочарование. В первых двух верхних отсеках были полотенца, чулки и почему-то бухгалтерские тетради. А нижний долго не открывался, и когда я с трудом его выдвинул, меня ожидала груда плотно утрамбованных советских книг, в основном про партизан и красных командиров.
Я уже решил довольствоваться только сыром и колбасой, так как времени в доме провел непростительно много. Но тут мой взгляд привлекла большая картонная коробка, стоявшая на шкафу. Снизу ее было почти не заметно, и потому я ее увидел, лишь когда оторвал взгляд от нижнего отсека комода с партизанами. Я подставил стул и опустил ее на кровать. Ну, слава богу! В коробке оказалось то, что я искал, — одежда покойного Димки. Времени примерять и выбирать у меня не было. Бесцеремонно вывалив все на кровать, я стал быстро разгребать его шмотки. Мое внимание привлек черный свитер с тонкой красной полосой на груди. Я натянул его на себя и тут же ощутил, что все-таки крупнее Димки на порядок. Рукава мне были коротки, да и в плечах было тесновато.
Оставив все в беспорядке на кровати, я вышел в гостиную и направился к выходу. Но тут же остановился. Мне показалось или нет? Я больше не слышал ударов из сарая! Я подошел к разбитому окну и прислушался. Ударов действительно было больше не слышно. Меня вновь охватила паника.
Спокойно. Они ведь не знают, что я в доме. Хотя, стоп. Дом они должны проверить в первую очередь. Через дверь бежать нельзя, может, они уже там. Я поставил коробку с тетрадью на подоконник и потянулся к окну. Но так же неожиданно я соскочил вниз и ринулся обратно в спальню. Стащил рывком с кровати покрывало и достал байковое одеяло. Одеяло тут же свернул и только тогда вернулся с ним к окну. Коробку с дневником Димки я засунул в середину одеяла. Оставалось только решить последний на сегодня вопрос, куда бежать. Первой мыслью было ринуться через калитку на улицу, а там уже куда подальше. Но если возле калитки меня уже поджидают? Да и искать они будут в первую очередь именно начиная с улицы. Тогда… Тогда обратно к той дырке в заборе, ведущей к детсаду.
Приняв решение, я выпрыгнул из разбитого окна наружу и, приседая, быстро засеменил по огороду в направлении кустов крыжовника и видневшегося впереди забора, в котором была дыра. Справа от меня был зловещий сарай, в котором, быть может, все еще были два эти чудовища. Дойдя до забора, я долго не мог найти лаза, как вдруг услышал где-то сверху шипение и приглушенный шепот:
— Он в доме, я видела его силуэт в окне. Пойди и убей его, он нам больше не нужен.
Я посмотрел на звук вверх и замер: с чердака по крыше курятника тихо сползало тело покойницы в белой ночнушке. При этом она спускалась совершенно неестественно — головою вниз. Из чердачного среза (вот как они выбрались, прорезали дыру в деревянной стене!) виднелась голова Татьяны Александровны. Она, по понятным причинам, никуда слезть не могла. Очутившись на бетонной дорожке, Соня быстро засеменила своим неестественным шагом к дому.
Оставаться под сараем было больше нельзя. Я нашел дыру и очутился в детсаду. Только теперь я позволил себе выпрямиться во весь рост и побежать прочь. Вдали завыла собака, затем еще одна. Затем еще и еще. Вой собак становился все ближе и ближе, и я остановился. Черт! Здесь в каждом частном доме должна быть собака. Только я выйду на улицу или на частный участок, стану прямой наводкой для Сони и Обуховой, которая сидит на чердаке за забором. Бежать напролом — это действительно выдать себя. Я огляделся, впереди были карусели, видимо, там располагалась детская площадка. Слева стоял большой черный дом — скорее всего, сам детсад. А справа росли невысокие деревья, похоже, яблони, и среди них виднелись небольшие строения. Я подбежал поближе, это оказались фанерные домики для ребятни, с маленькими окошками и вырезами в виде дверей. Домиков было пять или шесть, и мне они больше напоминали будки для собак, чем дома. Я подошел к одному из них, расстелил внутри одеяло и с трудом влез внутрь. Из двух вырезанных окон сквозило, но больше я уже никуда бежать не хотел. Из кармана я достал колбасу и вприкуску с сыром съел все полбатона. Поднялся ветер. Я захотел к маме и тихонько заплакал. А затем уснул.
