Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя

– А среди живых есть человек с такими же показателями крови?

– Вы что, готовы его убить? – пошутил я.

– Готов, – он не улыбнулся.

У меня пробежали мурашки по шее. Отец был бородатым, коренастым мужиком со сбитыми костяшками на кулаках. На указательном пальце правой руки желтым пятном выделялась старая мозоль. «Стрелок, – подумал я, – наверняка в прошлом боевик».

Скрипучая болтовня Эпохи вернула меня в нашу надкладбищенскую реальность.

– Но Зарке разрешили покинуть свое захоронение, – продолжила бабка. – Она свободна, как и я. Гуляет где хочет.

– Кто разрешил? – спросил Саня.

– Кто-кто, Всевышний. По-нашему Иисус, по-ихнему Аллах. Ну, не собственной персоной, конечно. Через представителей.

– Так зови ее к нам, потрындим, – предложил я.

– На фиг мы ей сперлись? – хохотнула Эпоха. – Она с тех пор торчит возле Илюшиной картины, как ее, королевны в перьях.

– Царевны-Лебеди?

– Точно, возле нее. Торчит, а когда Илюша к этой Царевне подходит, она его целует. Така любовь, – заключила Эпоха.

– Да вы тут охреневшие все! – возмутился я. – Картина висит в моей квартире, где Ленка живет. И там дух Зары ошивается?

– Ну а чо, тебе жалко? – Эпоха крякнула. – Ленку твою она не тронет. У нее поинтереснее соперница есть.

Мы с Саней в едином порыве уплотнились в сторону старухи:

– Ктоооо?

– Ну эта, шалава малолетняя, наркоманка, тоже как-то вырвалась со своего кладбища, свободная она, – пояснила Эпоха.

– Тамарка? – Моя субстанция онемела в неожиданной догадке.

– Да, вроде так ее зовут. Тоже любит Шалушика. Он, вишь, как медом намазанный. Так что Ленка твоя им не помеха.

Намазанный медом… Я помню наш разговор с Леной перед его операцией.

– Если ты его не спасешь, я разведусь с тобой, – произнесла она без доли иронии.

Примерно то же самое сказала мне в слезах мама:

– Родик, ты вылечишь его, иначе я от тебя отрекусь…

Я не находил себе места. Илюха был мне крайне дорог, мы действительно сблизились с возрастом, но истерические порывы женщин выбивали меня из колеи. Будто моя ценность была только в том, что я оберегал его жизнь. Первые признаки Илюшиного недуга обнаружила именно Ленка. Ему было чуть за тридцать, он вернулся из Тольятти, где делал какую-то мозаику по частному заказу, и слег с температурой и одышкой. Думали, пневмония. Оказалось, сердце.

Ленка готова была его убить, ведь предвестником возвращения Илюши стала некая Фаина, из-за которой моей жене пришлось лечь под нож хирурга. Это случилось осенью, было часа два ночи, сыновья спали, я готовился к конференции, Ленка после душа накладывала на лицо косметические маски. Ей недавно вшили в щеки какие-то коллагеновые нити, я был против, риск развития осложнений для меня превышал ожидаемый результат. Я не замечал ее увядания, Ленка мне нравилась любой, но она уверяла, что кожа обвисает, а поскольку она была лицом бренда российского дизайнера Курчавского, то Курчавский, по ее словам, медленно, но верно «сползал» вниз. Коллаген уже начал рассасываться, отечность ушла, эффект некоего «омоложения» присутствовал, жена радовалась. Я сейчас не вспомню, но, кажется, не было даже звонка. Только отчаянный стук в дверь тяжелыми ботинками. Кто из соседей мог так негодовать в середине ночи, мы не представляли. Прорваться в наш элитный подъезд чужаку сквозь консьержа и охрану было невозможно. Я подумал, у кого-то прорвало трубу. Ленка в маске и пеньюаре, босиком отправилась открывать. Не прошло и двух минут, как я услышал жуткий визг. Бросился в коридор и тут же попал в месиво из трех баб, одна из которых была моей женой. Они валялись на полу и с ненавистью молотили друг друга. Я на мгновение стал частью своры, но быстро раскидал бомжового вида незнакомок.

– Сссука! – орала Ленка не своим голосом. – Только попробуй до него дотронуться!

Я офонарел, Ленка была рафинированной аристократкой, я с первой нашей встречи не слышал от нее мата. Она кинулась ко мне на грудь, бомжихи прижались к стене.

– Он мой, фалава, и никогда тебе не достанется! – сильно шепелявя на букве «ш», хрипела крепкая некрасивая девка с дредами, в джинсах-трубах и черных ботинках на толстой подошве.

Ее напарница, худая, прыщавая, скалилась желтыми зубами и топорно материлась, не выдвигая при этом никаких требований.

– Кто это? – Я еле удерживал рвущуюся в бой Ленку.

– Илюшины бляди, – кричала Ленка, – пришли отстаивать свои права.

– Ты, фмара гнойная, с любовником тут живешь, я все ему расскафу, поняла? – изрыгала из себя проклятья девица в черных ботинках.

Я бы заржал, ибо, совершенно понятно, стал свидетелем очередной битвы за Илюшу, но мне не нравилось, что в баталии на равных участвовала моя жена.

– Представьтесь, леди, – выдохнул я, – чем могу вам помочь?

– Илюфа – мой, – визжала крепышка, – а эта дрянь пусть остается с тобой и больфе на него не претендует. Я, кстати, Фаина.

– Фаина, вот вообще некстати. Это моя жена, она по-любому останется со мной. А Илья – мой родной брат. Как он поживает? Давно его не видел.

Спокойный мой тон охолонул девиц. Тощая сподвижница попятилась к двери, а некрасивая Фаина, лет на пятнадцать моложе Илюши, сплюнула кровь (Ленка-то успела ей врезать!) и уже без визга вступила в диалог:

– Он скоро приедет. Его миссия окончена. Я буду фдать его здесь.

– Рад, что у него есть миссия на этой земле, но ждать его здесь вы не будете, – сказал я, – в лучшем случае, вы будете ожидать его у себя дома, в худшем, если не уберетесь отсюда сию минуту и навсегда, в исправительной колонии за незаконное вторжение в чужое жилище и нанесение телесных повреждений хозяевам.

Крепышка осеклась.

– Так он не фенат? – уже трусливо спросила она.

– Понятия не имею, – ответил я, – а если и женат, то точно не на этой женщине, – я обнял за плечи Ленку, чья маска на лице засохла и, обагренная кровью, стала выглядеть крайне зловеще.

– Оставь его в покое, шмара, – взвизгнула Ленка, – у него таких, как ты – вагоны! Не про тебя ебарь!

Фаина с тощей подругой, вытирая размазанные лица, задом вышли за порог. Ленка бросилась вперед и в агонии захлопнула дверь перед носом девиц.

– Фу, Лена, совсем не комильфо, – покачал головой я. – Ты вела себя как грязная шлюха. Неужели так ревнуешь Илюшу?

– Иди к черту, – фыркнула Ленка, подходя к зеркалу, и тут же, увидев отражение, завизжала: – Они порвали мне щеку! Мои нити!!!!!

Звонок пластическому хирургу, и жену экстренно увезли на операцию. Я в очередной раз был потрясен. Ради меня она бы никогда не потеряла лицо. В прямом и переносном смысле.

Через пару недель явился и сам виновник потасовки. Ленка, уже залатанная, но еще в повязках, дулась на него пять минут, пока он разувался в коридоре. А потом бросилась кормить и восторгаться каждым его ленивым словом. Впрочем, на этот раз он был еще разговорчив. История про Фаину его развеселила. Смеялся Илюша необыкновенно. Сверкая новыми циркониевыми зубами, задирая голову, закатывая глаза, откидывая назад белые кудри. Даже ненавидя его, в этот момент я тоже начинал хохотать. Потом он утирал слезы и сморкался в салфетку, заботливо протянутую Ленкой. И снова утыкался в борщ, как ненасытный енот.

– В-вкусно, Ль-ен. Не то что у Ф-фаины.

– Ты жрал ее борщ? Вы с ней так далеко зашли? – негодовала Ленка.

– К-крайне далеко, не п-поверишь! – хрюкал от смеха Илюша, и жена кидалась на него с кулаками, не стесняясь ни сыновей, ни меня.

Глава 25. Мозаика

Кусочки матового малинового стекла со звоном падали в деревянный ящик. Перчатки были в красной пыли, мелкие осколки отражали свет на бетонном полу цеха. Дядя Володя, папин друг, вместе с тремя товарищами сидели на табуретках и на маленькой, словно игрушечной, наковальне, кололи молоточком заводские бруски смальты для будущей мозаики. Десятилетний Илюша в огромных защитных очках, замерев, открыв рот, наблюдал за процессом с восторгом Ивана Царевича, поймавшего Жар-птицу. В перекур он втихаря подходил к ящикам, двумя ладонями в перчатках брал пригоршню цветных квадратиков и выпускал их через большой и указательный пальцы звенящими струйками. К варежкам прилипала мелкая крошка, он обтирал ее о штаны и мечтал, что в будущем тоже, как эти славные мужики, станет повелителем стекла и создателем завораживающих мозаик. Дядя Володя, москвич, крепкий, бойкий мужик, был художником-исполнителем. Он работал на комбинате монументально-декоративного искусства и претворял в жизнь идеи своих собратьев – художников-монументалистов, которые по заказу заводов, домов культуры, городских и сельских администраций украшали неприглядные стены, глухие фронтоны и прочие малопривлекательные части зданий исполинскими мозаиками. Будучи бригадиром, Володя под каждый отдельный заказ набирал себе ребят и ездил по всей стране с контейнерами колотой смальты, драпируя серые задворки социализма нарядным разноцветным стеклом. Несколько раз на объекты брал с собой Илюшу, и тот жил вместе с мастерами в одном вагончике, официально ухаживая за лохматой Перушей – собакой одного из художников, а неофициально – наблюдал за тем, как на вязкий цемент с песком и глиной мужики ловко выкладывали десять оттенков красного – от бордо до розы, – чтобы оживить колышущееся знамя СССР, или восемь градиентов синего для имитации мирного неба над головой. Благодаря дяде Володе с его бригадой десятки тысяч квадратных метров убожества по всей стране превращались в искусство – монументальное, востребованное и, казалось, вечное. Со временем Илюша тоже научился мешать в ведре раствор, наносить его на стену и, стоя на лесах, словно в тесто вкраплять в цемент двухсантиметровые кубики смальты, шаг за шагом «расшивая» каменный ковер. Впоследствии, уже отслужив в армии, подобным навыком он зарабатывал себе на хлеб в перерыве между экспедициями, где этот самый хлеб активно проедался. Дядя Володя, уже старик, передавал Илюшу из рук в руки своим коллегам, и те брали его на разнообразные проекты – от художественной мозаики до витражей.