Сьюзан О'Киф - Чудовище Франкенштейна
— Бидди Джозефс? — уточнил я.
— Мужчина… А ступаешь так тихо. — Она принялась переставлять банки, продолжая говорить, и даже ни разу не взглянула на меня. — Чем могу служить, сэр? Славная смесь валерианы и хмеля — для крепкого сна? — Она открыла банку и понюхала. — Или дьявольское слабительное для облегчения кишечника? Но с этим поосторожней: слегка переборщишь — и вызовет запор.
Она посмотрела в мою сторону, и, хотя лицо мое было скрыто, я отступил.
— Сдается, тут дело не в слабительном, — лукаво сказала она. — Что привело джентльмена к Бидди Джозефс в эту вечернюю пору и почему он прячется в темноте? — Вернувшись к полке, она по очереди говорила названия некоторых снадобий, до банок с которыми дотрагивалась пальцами: — Кориандр, пажитник — эти очень полезны для мужской силы. Гм… но зеленая скорлупа грецкого ореха все равно лучше.
— Я пришел не ради себя.
— Значит, ради своей женщины.
Странное определение для Лили.
— Она больна. И сказала, что уже приходила к вам, но не получила облегчения.
— Кто она?
Я запнулся.
— Не бойтесь, сэр. Я никому не рассказываю о том, кто ко мне приходит.
— Лили Уинтерборн.
— Красавица. Да, она была здесь.
— От чего вы ее лечили?
Вероятно, все было не столь серьезно, как показалось Лили. Быть может, еще можно было отыскать надежду для нее и утешение для ее отца.
— А что она сама-то вам сказала?
— Что у нее внутри паразит, вредный червь.
— Ну да, от червей я дала ей полыни. А еще болотную мяту, авран, пастушью сумку. Немного спорыньи тоже не помешало бы, да только сейчас не сезон. Ведь я могу предложить лишь то, что дают добрые друзья и природа.
— Лили сказала, что червь по-прежнему в ней.
Бидди Джозефс покачала головой, задумчиво всматриваясь в темноту моего капюшона.
— Ваш голос, сэр. Что-то я его здесь раньше не слыхала.
— Еще месяц назад я жил в Нортумберленде.
— Недавно приехали, а уже влюбились в Лили Уинтерборн.
Любовь? Я никогда не произносил этого слова, даже при Мирабелле.
Старуха еще больше наморщила лоб.
— Вы тут ничем не поможете, сэр. Идите домой и ждите. Возможно, она еще поправится. Ну а если нет, у вас будет повод доказать свою любовь.
Она подтвердила самые худшие опасения.
Я вернулся в свою пещеру. Прежде я собирался поужинать упитанной камнешаркой, которую застал врасплох, когда она грелась на солнышке. Но у меня пропал всякий аппетит. Я писал допоздна, чтобы затем подняться по скале в имение.
Лили будет ждать?
Мое безрассудство не знает границ.
17 ноября
Каждую ночь я бродил по имению Уинтерборнов, надеясь встретить Лили.
Ее отсутствие я ощущаю острее, нежели ее присутствие.
Без нее все меркнет. А с ней? У нее слишком мрачное настроение. Солнце таким не бывает, но она все же светится. Значит, Лили — луна, хоть и больная, ущербная.
Я воскрес из мертвых. Она же идет навстречу смерти.
Сегодня я нашел письмо от нее, зажатое между ветками дерева, там же, где она до этого оставила мой плащ.
Дорогой Виктор,
мне все еще нездоровится. Прошу Вас, придите к нам завтра вечером к восьми. Хочется увидеть Вас, пока это возможно. Мать знает, что я к Вам неравнодушна и что отец Вас уважает. Он также объяснил матери Ваше положение: рассказал о том, как ее брат долгие годы Вас преследовал. Она соглашается с отцом не во всем, но сама видела, до чего доводит брата погоня.
Она знает, что после ее выходки на балу Вы не захотите прийти, но просит у Вас прощения. Она желает услышать от Вас новости о брате.
Так поговорите же с ней завтра в восемь. Она будет ждать в гостиной. Можете войти через двери веранды, как и прежде. Если мне станет лучше, я тоже спущусь повидаться с Вами.
Не подведите меня.
С любовью,
Лили
Лили ко мне неравнодушна? Она называет меня «дорогим» и подписывается «с любовью»? Никогда не замечал подобных чувств. Быть может, в своей бесчеловечности я просто не признал их? Или, возможно, поддавшись капризу, она придумала новую пытку? Мне хватит безрассудства, чтобы сознательно пойти на нее.
Если это правда, то как объяснить поразительное желание Маргарет поговорить со мной? Лили утверждает, что хочет судить обо мне по моим заслугам, а не по наветам. Надеюсь, во время беседы Уинтерборн встанет на мою сторону. Его постоянная поддержка для меня важнее.
На краткий миг я испугался полного разоблачения моих планов мести, но тут же понял, что наилучшей расплатой будет, если Маргарет когда-нибудь напишет:
«Роберт, мы наконец-то познакомились с твоим чудовищем… и крепко подружились с ним».
21 ноября
На следующий день после того, как мне пришло письмо от Лили, я оказался у дверей гостиной, куда входил две недели назад. Маргарет Уинтерборн была уже на месте, заламывала костлявые руки и прижимала их к груди, словно сердце ее разрывалось от страха. Горело всего несколько свечей, и комната была погружена в полумрак. Наверное, Уинтерборн намекнул, что в неярком свете мои шрамы будут выглядеть не такими ужасными, но, похоже, Маргарет пугалась самой темноты, нервно вздрагивая от малейшего шума. Присутствие мужа могло бы ее успокоить, однако она сидела одна. Вероятно, это была проверка: готова ли она выслушать меня с глазу на глаз. Я расстроился, что не было Лили, хотя она и писала, что увидится со мной позже — если выздоровеет.
Я постучал в стеклянную дверь. Маргарет вскочила и вытянула руку, словно заслоняясь.
— Мистер Оленберг? — Не опуская руки, она наклонила голову и отвернулась влево. Маргарет не выносила моего вида. — Войдите.
Я шагнул внутрь и так сильно напугал ее, что она отпрянула, чуть не упав. Маргарет задышала прерывисто и попятилась к двери, которая вела в коридор.
Я скинул капюшон и сказал:
— Ближе я не подойду. Как ваша дочь?
По ее лицу пробежало множество разных чувств — я не успел уловить ни одного.
— Как и следовало ожидать.
— Я ничего не ожидал и опасался худшего. Она лишь сказала, что больна.
— Правда? Но… как же я невежлива. — Она указала на крепкий стул вдали от себя.
— Я постою здесь. Вам неприятно мое присутствие.
— Да. — Она вновь отвела взгляд, но вокруг было слишком много теней: за бархатными диванами, их высокими украшенными вышивкой боковинами, под каждым стулом и в каждом углу. Даже незажженный камин казался воронкой, в которую вот-вот могла спуститься нечисть.
