Игорь Денисов - Судья
Таня шла за мной следом, улыбалась. Ее щеки горели. И Она говорила. Не умолкала ни на минуту.
Но вот она, дверь с номером 87. Я дрожащими руками вынимаю ключ, с третьей попытки вставляю в скважину (Бог мой, какая аллегория!), открываю дверь.
Слава Богу, я вчера прибрался… первый раз за полгода. Таня плещет словами, разматывая белый шарф с тонкой шеи. На моем лице выражение глубокой сосредоточенности. Надеваю куртку.
— Куда ты? — тревожно спрашивает Таня.
Я хочу сказать: „Сейчас“, но не могу выдавить ни слова. Глотка пересохла.
Выбегаю на улицу, мчусь в универмаг. Покупаю торт, бутылку красного и банку пива.
У входа в общагу быстро высасываю пиво. Сердце утихло, зато в голове зашумело. Шум прибоя — далекий, тихий, будто из-за прикрытой двери душевой кабины.
Поднимаюсь в комнату, где оставил Таню трепетать от страха.
Разлил по бокалам вино. Взял в руки свой, другой подал Тане. Она нервно улыбнулась. Помотала головой.
— Надо, — сказал я. Таня взяла бокал.
Шумно выдохнула и, с неожиданным умением, словно опытная посетительница баров, хлопнула на грудь. Закашлялась.
— Ой, — сказала она, смеясь.
— Что бы сказали твои родители, увидев тебя сейчас?
Таня улыбнулась — смело и гордо.
— Они не знают, что я здесь.
Я встретил ее взгляд. Отставил бокал. Стук раздался в неожиданно звонкой тишине, как выстрел из Царь-пушки.
— Выключи свет, — хрипло попросила Таня. Я щелкнул выключателем. Вечер уже взошел на трон, но огни фонарей таращились в комнату. Я подошел к окну, в полумраке бедром задел стол (набил синяк). Задернул занавески. Подошел к Тане. Она дышала очень тихо.
Я положил руки ей на плечи. Таня смотрела испуганно, выглядела очень ранимой. Ее плоть была мягкой, почти таяла под ладонями.
Я осторожно снял кофточку. Стараясь не касаться ее тела. Когда случайно коснулся тыльной стороной ладони, Таня вздрогнула.
В темноте я нашел ее глаза.
— Ты как?
— Нормально…
— Все будет хорошо, — прошептал я, целуя ее лоб. — Не бойся.
Она слабо улыбнулась.
— Ты слышишь? — спросил я, наклоняясь к ней.
— Что?
— Шум прибоя, — сказал я, и накрыл ее губы своими.
Мы забыли все, наши жалкие намерения дотянуть до первой брачной ночи, ее родителей, пустые лица друзей и подруг, которые истлевали, гнили в саркофагах убогой Повседневности.
Мы прилегли. Пружины ржавым скрипом объявили протест.
Что я могу сказать? В тот день ничего не было. (Инна, сидя на полу, двенадцать лет спустя, расхохоталась. „Павел… Герой-любовничек!“) Таня испугалась и была неподатлива. Мы как-то забыли, что мы пара, и какая огромная у нас любовь. Знамя Любви, которое мы несли на всеобщее обозрение, такие надутые индюки при дневном свете, в непроницаемой темени поникло, повисло на тросах жалкой тряпкой.
Мы просто лежали на боку, лицо к лицу, соприкасаясь лбами, гладили друг друга, будто привыкая.
Через час мы встали, оделись, включили свет. Разговаривали чужими голосами. Пили чай с тортом, вкусом напоминающим дом из картона.
В следующий раз Таня разделась сама.
Может быть, потому что в прошлый раз мы разведали местность, в тот вечер все пошло как по писаному.
Я натянул резинку, которую Таня молча вложила мне в ладонь.
Лег на Таню, просунув колено между ног. Мне все казалось, кто-то сверлит взглядом спину. Сейчас дверь слетит с петель и в комнату, улюлюкая, рассыпая конфетти, с воплями „Сюрприз!“ ворвутся наши однокурсники. Потом это прошло.
Таня лежала подо мной, отвернув лицо в сторону. Я вошел в Нее, с некоторым сопротивлением. Начал двигаться в Ней, испытывая неловкость, какую испытывает человек посреди огромного зала, полного незнакомцев.
Спустя какое-то время Таня повернула голову, посмотрела в глаза.
— Ты очень красива, — сказал я.
После этих слов Таня начала осторожно двигаться в моем ритме. Потом мне надоело, да я уже еле сдерживался. Я попросил Ее лечь на меня спиной.
Я направлял нас обоих, ощущая прессом горячую гладкую спину.
Какая у тебя гладкая кожа, прерывисто прошептал я. Ты прекрасна, Таня. Моя Королева. Моя Богиня. Мы задергались быстрее. Я простонал, кончил и облегченно выдохнул. Поцеловал Таню в плечо, Она слезла с меня. Все действо, с пыхтением и сопением, заняло чуть больше десяти минут.
Никакого слияния душ я не заметил. Таня, судя по глазам, тоже.
Мы вяло оделись, зажгли свет, по очереди сходили в душ. Таня поехала домой. Я не провожал.
Месяц спустя вошел в аудиторию, тоскливо озираясь. Настроение было препаршивое. Таня вчера позвонила: надо срочно, ехать на поезде в Воронеж, к бабушке. Голос Тани был полон тревоги. Я не стал ее допрашивать. Про себя решил, с бабулей что-то серьезное.
Сел за парту. На соседнем ряду девичник. Оля, которую встречал на даче, Аня и Катя. Катя сидела ко мне спиной. Строгость покинула ее. Она расслабилась, движения были очень плавными и красивыми. Она возбужденно говорила низким, сексуальным голосом. В ней проглядывало что-то тщеславное.
Я тоскливо смотрел на Катю, бессознательно раздевая ее взглядом. Между легким свитером в бело-голубую полоску и верхом джинсов я видел голую спину. Из-под джинсов торчал край белых кружевных трусиков. Катя говорила, изгибалась, наклонялась вперед. Ее спина была очень прямой, гибкой, с гладкой кожей. Я не мог поверить, что спина может быть такой красивой.
Катя встала, взяла стул и поставила рядом со мной. Это было неожиданно. Мне казалось, она никогда не приблизится ко мне даже на расстояние выстрела. А тут она, ее черные глаза, черные блестящие волосы, гибкое тело — все рядом. Только руку протяни. Я почувствовал, словно густо намазанные дегтем, пылают лоб и щеки.
Вышел в коридор. Сердце стучало в клетушке груди. Я испытывал восторг и радость обретения, ибо обрел страсть. И боль, и страх, и ненависть к Кате, потому что теперь она что захочет, то со мной и сделает. Я буду скрывать, что у меня на душе, и ни черта не скрою.
Остаток дня провел в горячке. Не спал ночью. Безумство повторилось на следующий день. Я везде встречал Катю: в коридорах, в столовой, на крыльце среди курящих. Я словно притягивал ее.
„Нельзя, нельзя“, думал я без конца, как полоумный. „Таня… Таня, ТАНЯ. Она — мое счастье, моя страсть, моя любовь“.
Но все было напрасно.
Я хотел большего. Я жаждал получить ВСЕ!
В первые минуты пожар легко потушить. Что я и сделал: пришел в комнату, сел за стол и написал на листке: ХОЧУ КАТЮ ДУБРОВСКУЮ. Начал выписывать все свои желания. Стать богатым и знаменитым, стать писателем, съесть шоколадный торт, познать Истину, пожать лапу Джону Леннону (интересно, как бы я сделал последнее?). Я увлекся, исписал двойной листок. Щеки остудились. Прочитал первую строчку и ничего не почувствовал. Сердце утихло.
