Яцек Пекара - Молот ведьм
Я постучал в дверь и толкнул её, не ожидая, пока меня пригласят. В светлой, большой комнате у окна сидели две особы. Одной был тучный священник, отличающийся отчаянно красной лысиной и огромными лапищами, а другой, к моему удивлению, оказалась молодая дама в чёрном. Женщина обратила на меня взгляд, и я увидел, что у неё блестящие глаза, формой напоминающие миндалины, и чудесно скроенные, слегка надутые губки.
Я слегка поклонился.
— Прошу прощения, что прерываю милую беседу, — сказал я. — Но я только что прибыл в Кассель, чтобы повидаться с настоятелем Вассельроде.
— Что вам угодно? — спросил священник, вставая. Руки спрятал за спину, будто их стыдился.
— Меня прислал Его Преосвященство епископ, — ответил я. — Вы настоятель?
— Я, — произнёс он, приглядываясь ко мне из-под седых, поредевших бровей.
Женщина смотрела на меня широко распахнутыми, удивлёнными глазами. Боже мой, — подумал я, — неужели она думала, что каждый при виде настоятеля будет падать на колени и приниматься за жаркое целование перстня или руки? Ха, получше его были уже на моём столе! Впрочем, мне никогда не нравились священники, поскольку трудно найти существо более скверное, распутное и жадное до выгоды любой ценой. При этом преисполненное исключительного ханжества и фальши, всегда склонное мучить тех, кто слабее его, и прогибающееся перед более сильными, а также соединяющее заученные наизусть теологические знания с прирождённой тьмой разума. Уверяю вас, любезные мои, что то же самое будет лет через пятьсот, и может и тысячу. Если только наш господь не решится наконец второй раз сойти в славе и мечом своего справедливого гнева покарать тех, кто оскверняет его уроки.
Я мог себе позволить на холодное отношение к нашему духовенству, поскольку как раз такими, в том числе, были достоинства нашей профессии. Но в этом случае мне надо было быть милым и вежливым, поскольку настоятель Вассельроде был в конце концов другом Его Преосвященства с мальчишеского возраста (кто б мог подумать, что Преосвященство вообще был в мальчишеском возрасте!). впрочем, среди священников тоже случались люди светлые и честные, хотя мне не верилось, что настоятелем богатого прихода Гнева Господнего мог стать именно такой человек.
— Меня зовут Мордимер Маддердин, — произнёс я, — и мне сообщили о ваших нуждах.
Я не сказал «проблемах» и не сообщил, что являюсь инквизитором. В конце концов, я не знал, кто эта женщина, а чем меньше людей узнает о цели моего приезда в кассель, тем лучше для меня и для дела.
— Дитя моё. — Настоятель повернулся к женщине. — Пойди в кухню и посмотри, нет ли у Стефании для тебя каких-нибудь пирожных…
Дама в чёрном улыбнулась пренебрежительно, а улыбка ещё добавила красоты и так пригожему лицу.
— Дедушка, — сказала она. — Я уже выросла из пирожных. Однако поднялась со стула и официально кивнула мне на прощание. Настоятель подождал, пока она не закроет за собой дверь.
— Здравствуйте, инквизитор, — произнёс он и указал мне место, на ктором ещё минуту назад сидела женщина, называющая его дедушкой. — На самом деле её дедушка был моим братом, — пояснил он, как бы ожидая вопроса. — Но умер, когда она ещё была ребёнком.
— Дама необыкновенной красоты, — учтиво сказал я. — Если позволите мне выразить эту смелую мысль.
Он кивнул довольный, но как бы готовый к тому, что весь мир бы создан, чтобы хвалить его родственницу.
— Это розочка, господин Маддердин, — произнёс он с улыбкой. — Прекрасный цветок, ошеломляющий аромат и острые шипы.
Он присел на стул напротив вменяя, но сразу же поднялся снова и хлопнул себя ладонью по лбу.
— Ну что я за хозяин, — фыркнул он. — Выпьете что-нибудь? А может вы проголодались по дороге?
— От всей души благодарю, — ответил я. — Однако я позже не премину воспользоваться любезным предложением вашего преподобия.
— Фрикасе у меня нет, — пробормотал он, — но всё с собственного огорода. Кроме того, у меня ещё курятник. — Перечисляя, он загнул левой рукой мизинец на правой руке. — Свинарник, загон для коз, две молочные коровы и коптильня. Хлеб тоже печём сами. Всё родное, господин Маддердин.
Я улыбнулся, потому что этот человек мне нравился. Люблю священников, умеющих заниматься житейскими делами, а не набивших рот прописными истинами и громкими фразами. Кроме того, я заметил, что у него под ногтями чёрные каёмки, ладони исколоты шипами, а на пальцах синеватые огрубелости, явно от заступа или лопаты. Это мне тоже понравилось, поскольку показывало, что настоятель любит сам позаботиться о своём хозяйстве.
— Да, кстати. — Он махнул рукой. — Расскажите, как там Герсард. Подагра?
— Подагра, язва, якобы геморрой. — Я развёл руками. — Господь испытывает Его Преосвященство.
— Господь-то Господь, — прервал он меня. — Если бы Герсард не пил как лошадь, был бы здоровее. Скажите ему об этом.
— Не премину, — ответил я, представив себе мину епископа, если бы я посмел на что-то такое намекнуть.
— Разумеется, — произнёс он с улыбкой. — Думаете, я мало раз приглашал его к себе? Говорил: отдохнёшь от забот, от врачей, придворных, каждодневных дел. — Он снова махнул рукой. — Где там! Знаете, что ответил?!
— Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь взял. Как Господу полюбилось, так и стало. Да будет имя Господне благословенно! — я дал ответ словами Писания. — Или же: Прах есмь мы. Человек, будто трава дни его, как цвет полевой отцветёт.
— До буковки! — Он хлопнул в ладоши. — Вижу, вы на самом деле знаете Герсарда…
— Проверяете меня? — Улыбнулся я. — У меня грамота и письма. — Я полез за пазуху.
— Проверяю вас? — Он посмотрел на меня изумлённо. — Нет, меч Господа, и в голову бы мне не пришло проверять вас, господин Мордимер. Ибо думаю, что незаконно выдавать себя за инквизитора наказуемо, не так ли?
Я лишь рассмеялся, поскольку сам ведь прекрасно знал ответ на вопрос, который он задал. Узурпирование себе инквизиторской власти наказывается со всем суровостью закона. Приговорённому отсекали святотатственный язык, выжигали лживые глаза и отрубали нечистую правую кисть. Потом его освобождали, дабы своим примером являл, что никому нельзя играть с терпеливостью Святой Службы.
— А знает отче, что такие появляются постоянно? — спросил я. — Несмотря на суровость наказания?
— Если бы наказание устрашающе действовало на преступников, мы бы уже жили в Раю, господин Мордимер.
Я кивнул, поскольку он в определённой степени был прав. Кроме того, кротость, терпение и желание понять грешника часто приносили намного более богатые плоды, чем лишённая тонкости жестокость. Тем не менее, были преступления, которые нельзя оставлять безнаказанными. Ибо о каком доверии к Святой Службе можно было бы говорить, если бы безнаказанные ряженные роились на свете.
