Джозеф Ле Фаню - Комната в отеле «Летящий дракон»
— А это что? — спросила она.
— Сундучок, в котором находятся тридцать тысяч фунтов, — отвечал я.
— Как? И все они здесь? — воскликнула она.
— Конечно, все.
— Да стоило ли брать с собою столько денег, с моими-то бриллиантами? — Она дотронулась до шкатулки. — Для меня было бы особенным счастием, когда бы ты позволил мне, пускай в первое время, обеспечивать нас обоих.
— О милая, о ангел доброты! — воскликнул я высокопарно. — Не забывай, что нам еще долго придется скрывать место нашего пребывания и избегать любого общения.
— Так, стало быть, все эти деньги у тебя с собою? Ты знаешь это наверное? Ты их пересчитывал?
— Да, — ответил я; при этом на лице моем отразилось, возможно, некоторое недоумение. — Я только сегодня забрал деньги от банкира и при этом, разумеется, их пересчитал.
— Немного боязно путешествовать с такими деньгами; впрочем, и с драгоценностями не меньше риска, так что разница невелика… Возьми же и поставь их покуда рядышком: сундук и шкатулку; а когда придет время ехать, ты снимешь пальто и как-нибудь их прикроешь. А то еще кучер догадается, что мы везем с собою такие богатства… Теперь, прошу тебя, задерни занавески на окне и закрой ставни.
Едва я успел это проделать, в дверь постучали.
— Не беспокойся, я знаю, кто это, — шепнула она.
Видно было, что стук ее не смутил. Она тихо подошла к двери и с минуту с кем-то шепталась.
— Это моя верная служанка; она поедет с нами. Мы сможем выехать не раньше, чем минут через десять, а пока она подаст нам кофей в соседнюю комнату.
Затем графиня снова открыла дверь и выглянула.
— Пойду скажу, чтобы не брала с собою слишком много вещей: она у меня с причудами. Ты, пожалуй, лучше оставайся здесь, не нужно ей тебя видеть.
Она поднесла палец к губам, приказывая мне молчать, и вышла.
В моей прекрасной даме что-то изменилось. В последние несколько мгновений словно тень легла на ее чело, она казалась отстраненною, чуть ли не отчужденною. Отчего она так бледна? Отчего потемнели ее глаза и даже голос изменился? Может быть, произошло непредвиденное? И нам грозит опасность?
Тревога моя, впрочем, тотчас улеглась. Случись что-то подобное, она бы, конечно, сразу мне все сказала. И ничего нет удивительного, если перед решительным шагом она так волнуется. Графини не было дольше, чем я предполагал. От человека в моем положении вряд ли можно ожидать совершенного спокойствия, и я принялся вышагивать по комнате. Комната была невелика, и на другом ее конце имелась еще одна дверь. Не особенно задумываясь, я открыл ее и прислушался: тишина. Я находился в состоянии крайнего возбуждения и всем существом моим был устремлен вперед, к предстоящему путешествию, а потому все происходившее со мною в каждую конкретную минуту воспринимал несколько отрешенно. Оттого и понаделал в тот вечер множество глупостей — во всяком случае, иного оправдания у меня нет, ибо сообразительности я от природы вроде бы не лишен. И, бесспорно, глупее всего я повел себя, не затворив сразу дверь, которую мне вовсе не следовало открывать. Увы, вместо этого я взял свечу и вошел в соседнюю комнату.
Здесь меня ожидало довольно неприятное открытие.
Глава XXIII
Чашка кофею
На голом, без единого ковра, полу рассыпана была стружка и валялось десятка два кирпичей. Кроме того, на узком столе стоял предмет, при виде которого мне захотелось протереть глаза.
Приблизившись, я приподнял простыню, почти не скрывавшую формы предмета. Так и есть: под простынею находился гроб, на крышке его блестела пластинка с надписью:
PIERRE DE LA ROCHE ST. AMAND Gee de XXIII ans.[31]
Я отпрянул; то было для меня двойное потрясение. Так значит, похоронная процессия все-таки не выехала? Покойник еще здесь. Меня обманули. Так вот в чем причина столь явного замешательства графини. Она поступила бы куда благоразумнее, сообщив мне об истинном положении дел.
Я покинул эту печальную комнату и закрыл дверь. Недоверие ко мне было, несомненно, самою большою ошибкою, какую могла совершить графиня. В таком деле нет ничего опаснее взаимной неискренности. Безмятежно, ни о чем не ведая, я вошел в комнату — а вдруг я столкнулся бы там случайно с человеком, которого мне следовало избегать в первую очередь?!
Размышления эти, едва начавшись, были прерваны графиней де Сент Алир. По моему лицу она, видимо, о чем-то догадалась и тут же бросила быстрый взгляд на другую дверь.
— Ричард, дорогой, ты заметил что-нибудь… что-нибудь не то? Ты выходил из комнаты?
Я немедленно ответил «да» и честно ей все рассказал.
— Ах, я не хотела понапрасну тебя волновать. Все это так гадко и неприятно. Покойник и правда находится здесь. Но граф выехал за четверть часа до того, как я зажгла розовую лампу и приготовилась встречать тебя; тело несколько запоздало и прибыло минут через восемь-десять после его отъезда. Граф забеспокоился, как бы могильщики на Пер-Лашез не решили, что похороны откладываются, и не разошлись. Он ведь знал, что, несмотря на неожиданную задержку, останки бедного Пьера безусловно прибудут нынче вечером. К тому же он непременно хочет, чтобы до завтрашнего утра похороны завершились. Гроб с телом должен выехать из дому через десять минут. Тогда мы сразу можем отправляться в наше невообразимое и счаётливое путешествие. Лошадей подадут к воротам; карета готова. А об этих ужасных похоронах… (Графиня содрогнулась, и получилось у нее это очень мило)… Прошу тебя, не будем больше о них вспоминать!
Она отошла закрыть злополучную дверь на задвижку, и, когда возвратилась, во всем ее облике сквозило такое трогательное раскаяние, что я готов был броситься к ее ногам.
— Никогда, — говорила она, умоляюще заглядывая мне в глаза, — никогда больше не посмею я обмануть моего храброго и прекрасного Ричарда, моего героя… Простил ли ты меня?
Последовала еще одна сцена страстных излияний, любовных вздохов и восторгов, правда, не очень громких, дабы нас не подслушали непрошенные свидетели.
Наконец она предостерегающе подняла руку, подавая мне знак не двигаться, и, обративши взгляд на меня, а ухо к двери, за которою находился гроб, застыла так на некоторое время и затаила дыхание. Затем, таинственно кивнув, она на цыпочках подошла к двери и снова обратилась в слух. Руки она не опустила, как бы приказывая мне оставаться на месте. Вскоре она так же тихо возвратилась и шепнула: «Выносят; пойдем со мною».
Мы перешли в комнату, в которой только что происходил ее разговор со служанкою. На серебряном подносе приготовлен был кофей и две изящные чашки старинного фарфора; рядом на подносе для писем стояли рюмки и бутылка, как оказалось, с наливкою.
