Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 56 (сборник)
– Я помню, как ломали. Старухи плачут, кто-то крыжовник выкапывает, чтобы в городе посадить, – вставил папа. – Антон, а что за газ убил коров? Тогда говорили, что на полигоне «химию» испытывают…
– Брехня, – отмахнулся лейтенант. – Испытывали, но давно, во время Первой мировой войны и потом в тридцатые годы. В том-то и беда. Тогда контроля никакого не было: привяжут десяток овец, шарахнут полсотни снарядов с боевыми газами, и готово, цели поражены на площади в квадратный километр. А какие снаряды разорвались, какие так в землю ушли, никто не считал. Сейчас они совсем ржавые. Бывает, откопаешь его, а он светится, как сито, – уже насквозь проржавел. На полигоне грибов прорва, так я своим запретил собирать. Может, они хорошие грибы, а может, отравленные, потому что растут на таком снарядике.
Пороховницын разложил на блюде тонко нарезанный окорок, украсил веточкой петрушки, отошел от стола и полюбовался. Картина получилась аппетитная, хоть фотографируй для поваренной книги: вышитая петухами скатерть, деревянные миски и ложки, салаты, пупырчатые малосольные огурцы с налипшими укропинками… И ползущая по всему великолепию гигантская тень таракана.
Сконфуженно крякнув, Пороховницын залез на стул и снял таракана с люстры.
– Никогда их не было в доме. Я перед вашим приездом все убрал, все вылизал – если бы хоть один попался на глаза…
Вид у лейтенанта был такой несчастный, что папа взял вину на себя:
– Это, наверное, мы из Москвы привезли, с чемоданами. Травишь их, травишь, а все равно через полгода опять заводятся.
– От соседей переходят, – авторитетно сказал Пороховницын. – А здесь лес кругом, здесь им неоткуда взяться.
Исчезнувший в лейтенантском кулаке прусак подпортил мне аппетит. Пороховницын ушел на кухню, и в мойку со звоном ударила вода. Смыл. Я глядела на окорок, заставляя себя воображать, как сейчас поддену тонкий ломтик вилкой, чуть попачкаю хреном… а в глазах стояла ползущая по столу усатая тень.
Вернулся Пороховницын с миской молодой картошки. Горячий пар поднимался винтом, только что положенный кусок масла скользил и таял. Я решила, что как-нибудь проглочу немножечко картошки. Ну, и окорока. Зажмурюсь и съем. Я волевой человек.
Завершающими номерами программы была водка для мужчин и дубовая кадочка. Пороховницын с торжественным видом поставил ее на середину стола, но крышку пока не снимал.
– Извольте кушать, – он театральным жестом отодвинул для меня стул. Не хватало только добавить: «Барышня».
На вкусные запахи проснулся Дрюня. Увидев огромного настоящего солдатика, дитя издало радостный вопль и кинулось ему на грудь. Задуманное Пороховницыным торжество скомкалось. Дрюнька сновал по лейтенанту, как муха по колонне Большого театра, выковыривая звездочки из погон.
– А вот полицейский тебя заберет! – пригрозила я.
– Фиг-два полицейский! Лейтенант инженерных войск! – ответило развитое дитя и сунуло в нос Пороховницыну клеточку со свином: – Морской!
– Военно-морской, – веско уточнил Пороховницын. – Узнаю по выправке: настоящий боевой пловец!
– Боевой?! – загорелся Дрюня.
– А то какой? Не тыловой же!
Дрюня согласился, что его свин просто не может быть тыловым. С такой выправкой…
– Боевой морской свиненок несет до двух магнитных мин общей мощностью в сто граммов тротила, – сообщил Пороховницын.
Я предупредила:
– Полегче! Ребенку пять лет и десять месяцев. Хотите, чтобы завтра эти мины были в доме?
Пороховницын и папа улыбались. Что делать, папа поздно приходит с работы и видит сына только по выходным. Он даже не подозревает, какое чудовище растет в нашем доме.
Махнув на них рукой, я стала обжираться. Картошка рассыпалась, нежнейший листовой салат пах весной, окорок таял на языке. У моей физиономии есть одно железное преимущество: с ней не приходится думать о лишнем весе. Испортить меня уже невозможно, потому что дальше некуда.
Дрюнька, наконец, слез с лейтенанта и тоже накинулся на еду. Говорят, есть дети, которых нужно уговаривать: «Ложечку за маму, ложечку за папу…» Не знаю, не видела.
– А грибы-то! – спохватился Пороховницын и снял крышку с кадочки. – Грузди. Не с полигона, конечно. Сам собирал, сам солил по бабушкиному рецепту. Александр Григорьевич покойный очень уважал мои груздочки. Секрет в том, чтобы не варить, а вымачивать. Тогда груздь получается с хрустом, как огурчик.
Рассказывая, Пороховницын полез в рассол большой деревянной ложкой. Мне сразу показалось, что груздочки мелковато нарезаны, но того, что случится, я и представить себе не могла.
Лейтенант зачерпнул и вывалил полную ложку на блюдо. Груздочки были размером с некрупную фасоль. Первым к блюду сунулся Дрюнька, занес вилку и замер с разинутым ртом. Папа, который нацелился отведать груздочков ложкой, чтобы не натыкать по одному, стал краснеть.
Мы с Пороховницыным еще не поняли, в чем дело. Лейтенант смотрел то на папу, то на Дрюню, и уголки его рта обиженно ползли вниз. А я ничего особенного не видела, хотя уже сообразила, что с грибами что-то не так. По правде говоря, мне пора носить очки, но даже самая тонкая оправа превращает меня в Сову из «Винни-Пуха». Я зачерпнула с блюда чайной ложечкой, поднесла к глазам…
В ложечку попали два груздочка. У каждого было по шесть аккуратно поджатых к брюшку лапок и по паре намокших усиков.
– ЭТО ЧТО? – выдавил папа.
Тогда, наконец, Пороховницын взглянул на блюдо.
– Тараканы, – промямлил он убитым голосом.
Дрюня икнул и начал зеленеть. Зная, чем это кончится, я бросилась к нему вокруг стола, но не успела. Ребенок стал фонтанировать, как резвящийся кит. За секунды аппетитный стол превратился в помойную яму. Отец и Пороховницын, вскочив, стояли друг против друга. Они багровели и пучили глаза, как вареные раки.
– Шутка? – выдавил папа. Мне показалось, что сейчас он ударит лейтенанта.
Пороховницын обреченно махнул рукой, мол, бейте меня, топчите ногами, все равно жизнь пропала.
– Там хоть грибы есть? – зачем-то спросил папа, как будто еще не расстался с надеждой поесть груздочков.
Поболтав ложкой в кадочке, Пороховницын зачерпнул со дна.
– Есть.
– Может, солдаты твои подгадили?
– Исключено. Я с ними каждый день хожу на разминирование.
Пороховницын собрал скатерть за углы и завязал в узел со всем, что на ней было.
– Есть десяток яиц и консервы: бычки в томате и кильки. Яйца предлагаю оставить детям.
– Угу, все лучшее детям, – одобрил папа. – Давай бычки, давай кильки. Есть охота – сил нет. Я же гнал без остановок, чтобы на ночевку не останавливаться. Детей хоть бутербродами покормил, а сам…
Положим, сам папа слопал половину тех бутербродов. Но я понимаю – мужчины вообще больше едят. Главное, отношения у них с лейтенантом налаживались, и я со спокойной душой повела Дрюню умываться.
