Юрий Иванович - Земля в иллюминаторе (сборник)
На седьмой день пришлось зубами перепрятывать оставшуюся пищу на время непрекращающихся походов в туалет. Желудок хоть и успокаивался, но продолжал беспокоить. Помимо этого все тело стало невыносимо чесаться. Особенно в местах особо нуждающихся в личной гигиене. У Петра даже возникли некие подозрения на маленьких совсем существ, но если крысы их могли занести на одеяла, то откуда могли взяться еще меньшие? Ведь по странному стечению обстоятельств за две недели до своего последнего дня рождения Губанов прошел очередное обследование и ни с одной женщиной с той поры близко не общался. Несущийся откуда-то из дымоходных стволов смех усилился.
На восьмой день, когда Петр полоскал зубной пастой рот, по неосторожности целый рой монет низвергся в миниатюрный умывальник. И тот уже к вечеру засорился намертво. Шилимбо это тоже изрядно повеселило. Перчатки на краях стали протираться, и сквозь дыры стали видны покрасневшие участки кожи. Видимо, где только монеты по миру не собирали!
На девятый день раздражение тела стало переходить в постоянное жжение. В связи с чем Губанов додумался пустить воду в умывальнике, усесться на горку монет в раковине и хоть таким образом провести частичное омовение. В первый раз у него получилось просто превосходно. Во второй – еще лучше. А вот в третий… Умывальник рухнул под тяжестью евронесущего тела, и Петр только чудом не получил тяжелой травмы. Но вот хлынувший в сторону поток денег неимоверно удачно, сразу и навсегда забил унитаз. Впервые в своей жизни Губанов еле сдерживался, чтобы не заплакать от грохочущего хохота осатаневшего от радости Шилимбо. Но затем представил, какой смешной фильм смотрит где-то царь козлоногих, и сам тут же разразился ответным истерическим смехом.
Первая половина десятого дня прошла в стойких мучениях и борьбой с длительным воспитанием. Но потом Петр плюнул на условности, вспомнил о несчастной жизни отсталых обитателей своих любимых книжек и выделил для нужд организма один из углов. Но когда увидел, что металлические деньги тут же засыпают дурно пахнущие места, философски решил просто впоследствии не брать оттуда ни одной монеты. Мол, мне и так хватит!
Мало того, он стал замечать за собой, что смотрит на евро если не с омерзением и брезгливостью, то уж с полным равнодушием точно. И часто подумывал: «Оно мне надо? Сидел бы себе сейчас с ребятами в нашем любимом месте. Пил бы пиво. Приставал бы к телкам. И ржал бы до опупения! А сейчас?! Весь в дерьме и презренном металле! Купил меня коварный Шилимбо! Купил!» Руки стали неметь и почти потеряли чувствительность. Возникали обоснованные предположения, что на остаток жизни они так и останутся искривленными и… сложенными.
На десятый день случилось самое страшное и непоправимое: погас свет. В разгар обеда. Петр долго и бесполезно попытался узреть расширенными глазами электронные часы и запоздало пожалел, что не догадался вставить батарейку. Хотя, может, это явление временное? Но прошло несколько часов, и стало ясно: свет отключили бесповоротно и до конца света. Но Петр мечтал лишь об одном: чтобы завтра ретивые строители не начали сносить здание.
– Два дня я продержусь! – убеждал он себя вслух. – А уж последние сутки без труда покараулю свое богатство! Жаль, фэнтези читать не смогу. Но… я ведь помню лучшие перлы дословно! Как там: «она подбрасывала в руках кусок первородного пламени, и трепещущие вампиры белели от страха».
Новый взрыв смеха перекрыл несущийся из дымоходов хохот Шилимбо.
Одиннадцатый день прошел в странных галлюцинациях. Хорошо хоть ходить далеко не надо было в туалет. Но чувство реальности стало пропадать из мироощущения Губанова.
Последние сутки начались чуть ли не трагически. Произошло страшное: Петр плакал и жалел о том, что он родился на этот свет. Вернее: в этот густой и жуткий мрак. Несколько раз он подходил к своей баррикаде с неодолимым желанием вырваться на волю и прекратить этот кошмар. И каждый раз его останавливало лишь одно: ярость на смех хохочущего Шилимбо. Каждый последний час казался сутками. Каждая последняя из минут тянулась вечностью.
Но вдруг звон прекратился. Именно поэтому Петр догадался об окончании всего процесса – сто миллионов евро находилось у него под ногами.
Прилипшие остатки рукавиц отдирал от рук минут пятнадцать. Изредка попивая водичку да смеясь все с большим облегчением. Затем в полной темноте с большим трудом достал-таки невероятно высоко подвешенный рюкзак с НЗ. Зажженная свеча показалась солнцем. Не так уж ярко светящий фонарь – чуть вообще не лишил зрения. А извлеченная с радостным визгом фляга со спиртом стоила в тот момент гораздо больше, чем груды металла в отсыревшем подвале.
Первым делом Губанов развел спирт и выпил добрых полкружки. Затем разделся догола и вымылся ледяной водой под краном. Щедро поливая сверкающие груды монет смываемой с тела грязью. Еще полкружки спирта вернули тело к нормальному кровообращению. Одевшись в сухое и чистое белье, Петр набросился на тушенку с сухарями. А уже через три часа распевал песни самого различного толка. А потом заснул, даже забыв о крысах.
Проснулся от какого-то назойливого скрежета. Посветил на часы: до конца оговоренного срока около сорока минут. И побрел на поиск источника подозрительных звуков. Оказалось, они исходят от массивной и железной двери. Кто-то ковырялся ключом в замочной скважине! Надо же! А ведь утверждали, что ключ потерян! Петр прильнул к щелке у косяка и прислушался. Оказалось, что старый сторож, работавший здесь когда-то прежде, проходя мимо, услышал за дверью странный звон и решил проверить, что там в подвале творится. Видимо, по старой привычке пенсионеру не спалось по ночам и тянуло на свои прежние места боевой молодости. Вот он и решил доискаться причины таинственного звона. Но так как центральная дверь не поддавалась из-за внушительной баррикады, то старик вспомнил о гигантском ключе, который завалялся у него дома. И решил проверить-таки подвал через другую дверь. И сейчас он с каким-то своим престарелым собутыльником лил смазочное масло в скважину и время от времени пробовал провернуть ключ.
«Пробуйте олухи старые, пробуйте! – радовался Петр, давясь от смеха. – А вот бревна вы никаким тараном не вышибете! А мне – пять минут осталось до полного счастья!!!» Каково же было его удивление, когда после щелчка замка дверь дернулась и со страшным скрипом открылась… наружу!!! И лучи яркого солнечного утра осветили мрачный подвал с горами монет по одному евро. Петр Губанов превратился в статую. Он не мог ни кричать, ни дышать, ни, как обычно, смеяться. Стариков тоже вначале чуть кондрашка не схватила, но потом до них донесся идущий от Петра запах перегара, и самый деловой из них презрительно сморщился:
