Елена Климова - Реминискорум. Пиковая дама
Похоть и алхимия у Босха тесно связаны. Люди, совокупляющиеся внутри стеклянной колбы или в воде, – прямой намек на алхимические соединения. Но чаще он все-таки использует для изображения похоти другие символы, от фруктов и плодов, считавшихся в средневековой традиции порочными и сладострастными, до очевидных аналогов по форме, которые так порадовали столетия спустя толкователей-фрейдистов: рог или стрела для мужчин; пузырь, раковина моллюска или кувшин для женщин.
Но где извращенная фантазия Босха действительно переходит всякие пределы – это в изображении адских творений. Обычные черти с рогами и хвостом, вероятно, сами немало удивлены нашествию поразительных и отвратительных уродов. Это жуткие насекомые, странные люди-звери, твари, которым части тела заменяют различные предметы, человекоподобные машины (может быть, Босх все-таки заглядывал в двадцать первый век?), головы без тела и туловища без головы… Демоны играют на духовых инструментах, которые постепенно врастают в их плоть. Что это – нософлейта или трубонос? Ну и, конечно, зеркала – непременные свидетели роскоши, разврата и колдовских ритуалов. Они искушают грешников при жизни и становятся инструментами их поругания после смерти.
Страдал ли Босх от безумных видений, которые затем изгонял из себя, лихорадочно перенося на холст? Или, напротив, вооружившись астрологическими и алхимическими трактатами, он скрупулезно высчитывал и конструировал нравоучительные лабиринты своих символических картин? И как ему при этом удавалось всю жизнь вести незаметное существование почтенного бюргера, верного мужа и уважаемого члена общества в захолустном голландском городке? Вряд ли мы узнаем. Ведь для этого нужно оказаться там, в его мире, среди демонов и искушений, и потом еще суметь вернуться, не потеряв себя и остатки разума… Совсем как наши герои, которые ждут нас все это время на застывшей безжизненной улице, содрогаясь от пронизывающего ветра…
* * *Отдышались, откашлялись. Помолчали, глядя на пустынную улицу.
– Спасибо, – тихо сказала Грета. – Ты спас меня… Прямо как в кино, только все взаправду.
– Да не за что, – хмыкнул Борис. – Шарился однажды в Интернете и увидел видео про китайскую еду… Короче, они что только не едят. И даже жареных личинок… На вид – мерзость, на вкус – точно не лучше. Так что я решил: тебе это лучше не пробовать.
Грета прыснула:
– Вот так приключения, господин чревоугодник…
Алексей нервно грыз ноготь. Вера, отвернувшись, сидела с каменным лицом, чувствуя, как слезы щиплют уголки глаз.
– Нам нужно расстаться, – сказала она твердо. – Я так больше не могу.
– Вер… – Алексей полностью растерялся. – Из-за дурацкой галлюцинации? Что ты такое опять себе вообразила?
– Леша, хватит! – Она резко встала. – Постоянно одно и то же: «Тебе кажется», «Ты выдумываешь», «Не неси ерунды». Не кажется. Не ерунда. Не в галлюцинации дело, а в том, что ты врешь мне. Врешь! Раз так, скажи прямо: было или нет? Было?
Под ее взглядом Алексей сник, метнулся глазами в сторону, другую:
– Ну Вер… Выбрала же тему… Сейчас не лучшее время для разговоров… Давай потом…
– Вот так всегда. Всегда! – Вера отвернулась. – Видеть тебя не хочу. И ушла бы прямо сейчас, было бы куда.
– Да есть куда – вон сколько дверей, – попытался неловко пошутить Борис и тут же поспешил сменить тему: – Братцы, а я все равно ничего не понимаю. Мы ведь приняли в качестве рабочей гипотезы, что мы в зазеркалье, но откуда здесь Босх? Это что – изнанка картины? Или ее отражение в зеркале? Есть какие-то мысли на этот счет?
– Есть! – оживляется Алексей. – Есть новая гипотеза. А вдруг мы попали в мир идеальных объектов Платона? Ну, помните, в каком-то из диалогов: все, что можно вообразить, где-то должно существовать. В том числе и миры всех произведений искусства. И Пиковая дама из Пушкина, и Зазеркалье из Кэрролла, и Сад наслаждений Босха. А что, это вариант! Он почти все объясняет.
Грета задумчиво покачала головой:
– Вряд ли эта Дама из Пушкина… И зазеркалье точно не из «Алисы»… И Босх… Знаете, я вот пытаюсь вспомнить детали, и мне кажется, это был не настоящий Босх. Скорее, чье-то безумное представление о нем…
– А мне Лешкина гипотеза понравилась, – не соглашается Борис, – но проверить ее сложно. Слишком мало пока наблюдений. Нужно открыть хотя бы еще несколько дверей…
– Нет уж! – перебивает его Вера. – На сегодня дверей с меня хватит. И экскурсий с картинами. Хотите идти в новую дверь? Скатертью дорога, только без меня!
– А я, пожалуй, все-таки загляну еще в одну – так, для пробы, – сообщил Борис. – Кто со мной?
Грета кивнула:
– Я с тобой. Других вариантов все равно нет, а просто сидеть здесь – это тупик.
Алексей покачал головой:
– Если Вера не пойдет, я ее не оставлю…
Вера никак не прореагировала на его слова, словно его тут и не было.
– Хорошо, – подытожил Борис. – Вера и Алексей остаются здесь, мы с Гретой проверяем очередную дверь. Пошли?
Грета подошла к нему, они взялись за руки и вместе отворили дверь. За дверью открылся… обычный коридор, напоминающий больничный. На полу кафельная плитка, на потолке – люминесцентные лампы. Вроде ничего особо пугающего. Грета и Борис одновременно перешагнули порог, и дверь за ними захлопнулась.
* * *…Дверь за спиной захлопнулась, и в тот же миг Грета почувствовала, что больше не ощущает в своей руке руку Бориса. Она оглянулась, надеясь его увидеть, но обнаружила, что стоит совершенно одна все в том же больничном коридоре, освещенном люминесцентными лампами. Одна из ламп, прямо над головой, неприятно тренькала и гудела. Пустой прямой коридор тянулся вперед, насколько можно было рассмотреть, без каких-либо дверей или ответвлений. Однако Бориса нигде не было, словно он под землю провалился.
Тут вдруг с потолка посыпались искры, и все лампы разом потухли. Воцарилась полная тьма, если не считать голубоватого сияния, которое по-прежнему исходило от самой Греты, освещая окружающее пространство не больше чем на метр.
– Да уж, сюда бы хорошего электрика, – пробормотала Грета и нервно хихикнула. – Хоть глаз выколи. Эгей, да будет свет! Люмос! Включайся!..
Темно. Вдалеке что-то зашелестело, словно из дырявого мешка просыпалась дорожка сахара. Грета попятилась, озираясь. Протянула руку назад, нажала на дверь – дверь не открылась.
– Что за черт…
Зашелестело ближе. Еще ближе. Снова дальше. И опять ближе. Грета сглотнула. «Перестань трусить. Тут ничего нет». – «А если есть? А если там змея?» – «Начина-а-ается… Что за детский сад? Нет тут никаких змей». Тихий шелест, словно по полу, медленно извиваясь, ползет длинное тело. Тихое шипение.
