Роман Лерони - Багряный лес
Он сказал генералу об этом.
— Так значит, вы действительно ничего не знаете, — с сожалением произнес Дуглас. — Могли бы и догадаться.
— Может быть я и догадался, генерал: завтра с самолетов будут сбрасывать бомбы нового поколения, и моя задача, как кинооператора, все это заснять на пленку, но когда все окружено такой секретностью, то не хочется эти догадки не только произносить вслух, но и думать о них. Все в страшном секрете — не подступиться!
Том не был серьезен — напротив, весел.
— Нет, дорогой мой, — сожаление генерала сменилось той серьезностью, которой не было у Редерсона, — с секретностью перебора нет. Все как надо. Вы когда-нибудь думали о таком оружии, которое способно в одно мгновение уничтожить весь Нью-Йорк или Берлин. Представьте — только одно мгновение!
— С трудом, Дуглас. Хотя, признаться, почему-то с Берлином воображение работает немного проще, чем с Нью-Йорком, моим родным городом. Чтобы представить всю картину, мне ее хотя бы однажды надо увидеть. Прежде всего я журналист, чье воображение никогда не идет дальше фактов. Я слышал, что около года назад где-то в этих же местах взорвали атомную бомбу. Рассказывали о ее мощи, достаточной, чтобы отправить на тот свет полк пехоты, но уж никак не город. Тем более, что все это оказалось обыкновенной болтовней у барной стойки — как говорится: "Слухи не подтвердились". Никто из пишущей братии даже не пытался узнать причину этой болтовни. Никому из журналистов не позволено совать свой нос глубоко в дела армии.
— Не сомневайтесь, Том… Такое испытание действительно имело место. Перед вами живой свидетель. Признаюсь, что массе людей стоило огромных усилий сделать так, чтобы слухи остались слухами. Но прошлые события — ничто в сравнении с завтрашними! Это тоже будет атомная бомба. Но гораздо большей мощности. Сами увидите.
— Почему же у вас это, как у полководца, не вызывает энтузиазма? С таким оружием можно побеждать. Я не прав, мой генерал?
— Трудно сказать, Том. Иногда мне хочется, чтобы это завтра не наступило.
— Неужели так страшно?
— Никто пока не знает. И не в страхе дело. Страшит неизвестность.
— Это естественно.
Генерал задумался, прикрывая рукой глаза от струй песка и пыли, и потом произнес:
— Так, я вас жду в девять вечера в клубе.
Он уже собирался возвращаться в штаб, когда Том его позвал:
— Сэр!
— Да, Том.
— Я вот о чем хотел вас попросить.
— Если ваша просьба не касается того, что будет отвлекать от бомбы — я ее с удовольствием выполню для вас, мой дорогой друг.
— Нет, совсем напротив, мой генерал, — улыбнулся Том. — Это касается сегодняшней вечеринки. Солдаты просили меня рассказать им о фронте в их клубе. Я не знаю, какие порядки завел здесь этот ковбой Дарен, но существуют два клуба: офицерский и солдатский…
— Что же здесь странного? — удивился генерал. — Это практически повсеместная практика. В чем же твоя просьба? Отменить эту традицию я не только не вправе, но и не в силах.
— Все гораздо проще, Дуглас… Походатайствуйте, чтобы мне выдали пропуск на вечер в казармы. И я не смогу принять ваше приглашение, так как уже дал обещание. Если не будет пропуска, полиция задержит меня в камере до утра.
— Какой пропуск, Том? — еще больше удивился Макартур, даже убрал руку от глаз.
— Разрешающий офицерам появляться вечером в казармах…
— Что ты придумываешь? Ты офицер, и волен посещать солдат в любое время…
— Оно-то так… Но полковник ввел новые правила во внутренний распорядок базы. Это его правила, сэр, а не мое воображение, и мне бы не хотелось из-за них ночь провести на гауптвахте.
— Мне с трудом, конечно, вериться, Том. Но если это так, я обещаю все уладить. До вечера…
"Дуглас" быстро набирал высоту. Под широкими плоскостями самолета скользила то однообразная застывшая рябь песчаных барханов, то унылая каменистая пустыня. Самолет время от времени сильно встряхивало, и сразу после этого натужно выли моторы — машина падала в воздушные ямы и упрямо выбиралась из них. В салоне, из-за тряски, падали сложенные друг на друга ящики с оборудованием, и солдаты то и дело складывали их на место. У всех были взволнованные лица, рыскающие глаза, и на воздушных ухабах взрывы отчаяния во взглядах. "Пешеходная публика, — определил Том, которому приходилось покорять воздушные расстояния и под обстрелом немецких зенитных батарей, — летали всего несколько раз. Если бы не приказ, они бы лучше все двести миль до полигона бежали. А если б кому из них пришлось с англичанами летать в ночной рейд на Берлин, в самолете, который в пике сыплет бомбами, а вокруг сверкают молниями разрывы зенитных снарядов, шныряют "мессершмиты", цокают по обшивке пули и осколки. Интересно, во сколько бы тогда стали тяжелее их штаны?"
Трясти стало сильнее. Несколько раз протяжно и страшно застонал фюзеляж машины, и она, накренившись на борт, воя моторами, теряла высоту. Солдаты вскакивали с мест и падали на раскатившиеся ящики, теряя равновесие. Редерсон, чтобы отвлечься от воздушных кульбитов "дугласа" и не обращать внимания на изломанные паникой и испугом лица попутчиков, снял крышку с подкатившегося к ногам ящика и стал знакомиться с его содержимым. Среди пакетов, амортизирующих удары и тряску, лежала кинокамера. Это была последняя модель "Сино-Форда". Прибор надежный и долговечный — с таким аппаратом Том не раз бегал в атаку вместе с русскими под Москвой и Вильнюсом. Механика камеры работала и в дождь, и в снег, и в жару, и в морозы. Документалисты прозвали прибор "Кошкой", настолько он был живуч. Правда, лежащая в ящике камера имела некоторые отличия от своей хорошо известной подруги: корпус со всех сторон оклеен свинцовыми и жаропонижающими пластинами, а ручной механический завод заменял электрический лентопротяжный механизм. Камера была довольно тяжелой для того, чтобы снимать ею с руки.
Видя спокойствие лейтенанта, солдаты сами немного успокоились и с бравадными улыбками, подзадоривая друг друга, занялись наведением порядка в салоне самолета.
Редерсон осмотрел также и кассеты с кинопленками. Коробки были усилены свинцовой броней и имели больший метраж, чем серийные модели: на этикетках значилось — "Длительность съемки — 17 минут", тогда как традиционно использовались пятиминутные.
В ящике лежал массивный, прочный на вид, штатив, моток бронированного кабеля и еще какие-то коробки с механизмами, о назначении которых Том даже не догадывался.
В салон вошел пилот и, подойдя к Редерсону, прокричал в его ухо, стараясь перекрыть криком гул моторов:
— Сэр, болтанка кончилась — мы обошли бурю. Будем садиться в заданном районе. На месте будем через пять минут.
