Алексей Тарасенко - Черный крест
В 11:35 наконец приходит «зам», и все рассаживаются. Сначала звучит гимн России — все встают, положено по уставу поднять правую руку вверх со сжатым кулаком, поют. Далее минута молчания в память обо всех, павших на нашем пути в царство мира и правосудия. Потом все садятся. Начинается конференция, всю дорогу сопровождаемая мерным гулом разговоров в зале.
Я сел во втором ряду и только потом заметил, что ко мне незаметно подсела Светлана. Улыбаемся друг другу. Только между нами разница в пропасть. Я в отличие от нее таблетки пью регулярно. Сияя улыбкой, Света мне протягивает приказ — направление на обследование к врачу-психологу. Боже! А я уже про это совсем и забыл!
— Что, лейтенант, нервишки шалят? — спрашивает она меня, сама так сильно походя на рыжую хитрую лису из детской сказки. Но все наши сказки с хорошим концом. Это еще мой дед придумал, что так должно быть. В конце концов придет тот, кто объяснит хитрой лисице, как надо себя правильно вести. В добропорядочном лесу.
07. В президиуме председательствуют этот замзамзам, а так же наш Карпель и Князев. В середине всей этой встречи, как бы невзначай, думая, видимо, что я слушаю всю эту околонаучную, а чаще всего просто мракобесную чепуху, Князев спрашивает как бы зал:
— А что по этому поводу думают, скажем, наши молодые сотрудники, смена наша, так сказать? Вот, давайте спросим Тарасенко Алексея. — При этом Князев повернулся к представителю Первого и что-то ему сказал, — видимо, что я взорвал черный крест.
Тогда я, часто переводя взгляд с этого замазама на Князева, на Карпеля и потом снова, высказал свое сугубое мнение «по поводу». Я сказал, что черный крест, по моему мнению, не имеет отношения к жизни в принципе никакого. Поэтому использовать его для воскрешения кого бы то ни было неправильно.
— Вот, если тело мертво. Тело животного или человека — не важно. Тело мертво по каким-то внешним, внутренним причинам. Но оно однозначно мертво. Решал ли, снимал ли черный крест проблему, причину, по которой тело стало мертвым? Нет. Но наоборот, он «заводил», заставлял «работать» тело, несмотря на то, что причины, по которым тело стало мертвым, остались. Мы имеем дело не с тем, что из тела как бы «вышла» смерть. Но с тем, что тело стало функционировать, несмотря на смерть. А это уже какая-то новая форма жизни. Или старая форма жизни. Но никак не восстановление того же тела, с той же (простите за эти слова) душой вновь. Мы имеем, так сказать, дело с мертвым телом, которое вновь начало шевелиться, но никак ни с тем, что как-то восстановили прежнюю, досмертную жизнь в старом теле. Как крест это делал? Думаю, что здесь мы имеем дело с какой-то новой (или старой), еще не изученной, радиацией. У меня всегда отклонялась от нуля стрелка счетчика Гейгера, когда я подносил его к кресту. Но потом она снова показывала на ноль.
Меня поблагодарили. И Князев сказал, что я могу садиться. Но замзама, перебив его, задал мне вопрос: если уж я принял такое действенное участие в проекте — каково мое мнение: что делать с проектом «Черный крест»?
И тут я говорю то, что, наверное, не должен был говорить:
— Судя по всему, насколько я понимаю, «наверху» уже решили этот вопрос, проект закрывается, а материалы по нему уничтожаются?
И тут зал смолк. А по выражению лица замазама постепенно понимаю, что наверху вопрос о судьбе проекта еще открыт И даже более того — кто-то, видимо, очень заинтересован в продолжении работ. Желая снять неловкость паузы, Карпель шутит в микрофон, так, чтобы слышал весь зал:
— Радикализм молодости!
По окончании совещания я одним из первых выхожу из зала, включаю «форсаж» сразу по завершении исполнения гимна КГБ. Я выбегаю в коридор — мне очень не хотелось бы «иметь разговоры» с Карпелем; и туг происходит вот что: наверное, впервые лет за 30–35, в этом самом надежном подземном бункере с автономным обеспечением всем, чем можно, на месяц гаснет свет Вернее, даже не гаснет, а так, моргает на пару секунд. Но я оказываюсь один в темноте.
Когда же свет «моргнул» и снова зажегся, чувствую, что за мной кто-то стоит. Я оборачиваюсь — фу, это всего лишь Света, у нее шутки такие. Она снова мне улыбается и говорит, что мне пора к «психу» с моими «проблемами».
— Ах да, кстати. Да тут еще и по пути.
08. Когда я вошел в кабинет, у психолога перегружался после моргания света компьютер. Такому человеку и все никак не поставят UPS! Особо, видимо, со мной не желая общаться, доктор дает мне несколько тестов, листов этак сорок, и просит меня пройти в специальную комнату для заполнения тестов. На листах меня смущает то, что я должен заполнять графы ФИО, а так же личный номер.
— На хрена вам это все?
— Просто бланки стандартные, но у нас в институте, не в пример другим, эти анкеты, как и то, что вас вызвали на прием к психологу, к личному делу не подшивается.
В отличие от терапевта, к психологу люди не ломятся. Все полтора часа, что я был на приеме, ни одного человека. Из его кабинета, наверное, может показаться, что в огромном здании института никого нет, все вымерли.
По ходу дела захожу в сортир. Умываю руки, после замечаю, что у меня кровоточат десны. Еще покраснели глаза, но не так, как обычно это бывает при какой-нибудь болезни, а так, как будто бы у меня краснеют сами зрачки. Фу, чушь какая. У меня температура. А вообще, не взять ли мне больничный?
Исследуя самые ранние бумаги Пашкевича по проекту помню, напоролся на запись об обычной температуре тела «воскресшего» — 41,2.
Вернувшись обратно в комнату для заполнения анкет, обнаруживаю, что некоторые листы отсутствуют.
— Я их уже забрал, — говорит доктор, а потом, как бы невзначай, вскользь: — Алексей, а на каком расстоянии вы находились от креста, когда его взорвали и он рассыпался в пыль? — Собрав листы теста, доктор говорит, что может мне выдать больничный без участия терапевта, если уж такая температура. Взяв больничный на неделю, иду докладывать к Князеву.
— Хорошо, выздоравливайте, отдыхайте. Встретимся через неделю. И еще, Алексей, на каком расстоянии вы находились от креста, когда его взорвали?
Что за чушь?
— Я спрятался в укрытии, метрах в двух.
09. День я пытаюсь общаться с Анной. День переписываемся с Эдиком. День я пью чай и смотрю телевизор.
Америка согласилась добровольно, совместно с подписанием пакта о ненападении, вернуть России ее исторические территории в Северной Америке.
Аляска снова наша.
А еще в один день, это была среда, ложусь спать дополнительно днем. Мне снятся хорошие, светлые сны, я как бы лечу во сне, и еще во снах мне кажется, что я проницаю своим взглядом предметы и людей, которые меня окружают.
