Крэйг Дилуи - Инфекция
— Не возражаешь, если я останусь тут на ночь?
— Можешь спать здесь, — сказал он ей.
— Сержант?
Его насторожил ее тон. И все же момент был испорчен. Какая-то его часть ожидала подобного. Наверное, Уэнди собирается спросить его, почему он предпочитает видеть лидером Энн. Он не хотел пускаться в объяснения.
Вместо этого она спросила, — Думаешь, мы все еще несем ответственность за других людей?
Он удивленно моргнул, — Что ты имеешь в виду?
— Ты солдат. Я коп. Мы дали клятву. У нас есть долг.
Сержант подумал о Даки, во чтобы то ни стало мечтавшем найти соратников.
— Да, несем, — согласился он.
— А что если здесь по настоящему безопасно? Стоит нам тут остаться? Или нам нужно найти других людей, как мы, и помочь им?
— Не знаю, Уэнди, — сказал он. Честно, не знаю.
Он захотел снова поцеловать ее, но она уже уснула в его объятиях. Во сне она была совсем другой, такой красивой и невинной, что у него защемило сердце. Его рука уже заболела от веса ее тела, но он не обращал на это внимание.
Во сне она застонала, поморщившись. Ее щеки были сырыми от слез.
— Я буду защищать тебя, — прошептал он.
* * *Пол стоял на крыше лицом на север, вглядываясь в сгустившуюся тьму. Флуоресцентное освещение стало вызывать у него уже чувство нервозности и незащищенности. Из-за него, или из-за выпитого вина, которым он молча причащался, почти не о чем ни думая, начинала болеть голова. Ему показалось, что он понял, почему ушла Энн. У него тоже было похожее желание уйти в ночь. Темнота могла быть безопасным местом. В темноте тебя никто не видит. Мы все нуждались в убежище, сказал он сам себе, а теперь оно нас пугает. Мы боимся иллюзии безопасности и выбора.
Он закурил новую сигарету, осторожно прикрывая пламя от зажигалки. Закашлялся дымом. В горле запершило. И уже подумывал закурить потом новую. Свежая пачка приятно оттопыривала карман его куртки. Он решил вернуться к старой привычке для успокоения нервов. Привычка — дело серьезное. Да и рак легких сейчас не самое страшное, чего нужно бояться.
Он подумал о первом убитом им человеке. Это была женщина в отделе напитков в маркете «Трейдер Джо». Она бросилась на него и дробовик в его трясущихся руках, казалось, потяжелел на сто фунтов. Он чуть не забыл выстрелить. К тому моменту, его сердце готово было выскочить из груди, а поле зрения сузилось до размера монеты. Руки не слушались. Грохот выстрела напугал его, и он отлетел назад, на пустые полки. Потом бросился бежать, зовя на помощь. Вернувшись с другими выжившими назад, он обнаружил, что женщина лежит на полу мертвая, а содержимое ее головы разбрызгано по проходу. Его ноги подкосились, и он заплакал. Со временем он привык убивать, но по-прежнему переживал об убитых.
Единственный человек, которого ему хотелось убить, был тот Инфицированный, выбежавший к нему из темноты на аллее за его домом. Той ночью он долго не мог уснуть. Стоило ему закрыть глаза, как из тьмы появлялось то ненавистное лицо, и его тело переполнялось адреналином. Он убил уже дюжину Инфицированных, а ранил и того больше, но тот человек не переставал пугать его. Тот человек стал больше, чем просто воспоминанием; он был символом Инфекции, символом ненависти и страха, наложивших отпечаток на его жизнь. Если бы он мог повернуть время вспять, он бы уничтожил того человека голыми руками.
Он вздохнул. Интересно, если бы Сара была жива, что бы она подумала о новом Поле. Если она его любит, то наверняка хотела, чтобы он выжил любой ценой, успокоил он себя. Она бы попросила его убить ту тварь на аллее. Она бы сказала: Ты мужчина, и я люблю тебя больше всего на свете. Она бы сказала: Выживи, дорогой. Она бы сказала: Убей их всех.
Он не помнил, что с ней случилось. Он помнил ужасную бойню в церкви, толпу, и битву с Инфицированными. Еще он помнил, как ютился в углу какого-то временного убежища, устроенного правительством. Он не помнил больше ничего, но хотел знать, что же случилось. Сара была инфицирована. Осознание этого факта не могло ничего изменить. Но он хотел знать. Вернее, хотел вспомнить.
Луна скрылась за плывущими облаками. Через несколько минут стало так темно, что он представил себя в космическом корабле, мчащемся в никуда. Глаза медленно привыкли к темноте, и он стал различать детали городского ландшафта. Свежий ветер доносил до него приглушенные выстрелы и крики. Вдалеке он увидел свет фар небольшого конвоя из автомобилей, движущегося на запад. На северо-востоке появилась яркая красная линия, как будто свет разрезал тьму.
Он смотрел, как линия растет и изгибается, как светящийся красный ятаган. Пожар. Большой пожар на южной стороне реки. До него уже донесся запах дыма. И среди растущего огня выстрелы и крики. Похоже, и Инфицированные и люди отступали. Пол содрогнулся. Если пожар не затихнет, сегодня ночью будет бойня, так как тысячи людей хлынут из укрытий на улицы, кишащие Инфицированными. Многие двинутся сюда. Больше идти некуда.
И тут у края парковки за госпиталем он заметил двигающиеся в темноте серые фигуры. Они корчились и толкали друг друга, как какие-то черви.
* * *Голова Этана еще не оправилась от вина, и он не мог ясно мыслить. Он наклонился, чтобы поднять мобильник, и кровь тут же громко застучала в голове. Включил его. В телефоне появилось сообщение «Нет сигнала сети», еще одно напоминание, что вся энергосистема нарушена. Сотовые сети использовали базовые радиостанции и сети, позволяющие передавать голосовые и текстовые сообщения, и были связаны с более широкой телефонной сетью. Все эти системы работали от электричества, а электричества не было, потому что люди, обеспечивающие работу электростанций, снабжавшие их топливом, и обслуживающие системы распределения электроэнергии были либо мертвы, либо инфицированы, либо скрывались. Голова начала раскалываться.
Во время их последнего совместного семейного отдыха на море, они присоединились к группе, помогающей детенышам черепах добираться до воды. Самки черепах выходили на берег, чтобы вырыть ямки, отложить две сотни яиц, и засыпать песком, как делали уже миллионы лет. Когда черепашата вылуплялись, инстинкт вел их в море. Когда они вылезали из песка, поджидавшие рядом хищники ловили и пожирали их. Большинство погибало, но некоторые выживали. До воды добирался лишь один из тысячи. На это невыносимо было смотреть, но здесь нет морали, никакой всеобъемлющей картины, даже никакой гарантии, что только один доберется до воды. Есть лишь жизнь, смерть и естественный отбор. Такова природа. Как говорит Пол, земля пребывает вовеки. Земля слепа к страданиям, справедливости и счастливому концу.
