Наталья Александрова - Легенда о «Ночном дозоре»
Старые камни угрюмо молчали, не желая ничем помочь любопытному пришельцу, храня свои мрачные тайны. Словно суровые, неприязненные лица, обступали они спутников со всех сторон. У Старыгина было такое неприятное чувство, какое бывает, когда кто-то пристально смотрит тебе в спину.
– Ну что же – вы видели эту могилу, – напомнила о себе Катаржина. – Теперь мы можем покинуть кладбище? А то, честно говоря, мне здесь как-то неуютно…
– Еще одну минуту… – Старыгин наклонился над надгробьем создателя Голема.
Перед тем как уйти, он решил еще раз внимательно осмотреть камень… И его внимание было вознаграждено.
Заостренная с одной стороны металлическая скрепа, стягивавшая сбоку начавшее разрушаться надгробье, словно стрелка компаса, указывала на соседнюю плиту, наполовину скрытую травой. И там, на этой плите, среди древних полустертых букв, Старыгин разглядел еще одну стрелку, нарисованную чем-то коричнево-красным.
– Возможно, обыкновенная губная помада? – неуверенно спросил Старыгин, указывая на рисунок. Стрелка была едва различима, но ее явно нарисовали совсем недавно, иначе ее смыло бы дождем.
Проследив за ее направлением, Старыгин увидел еще одну стрелку, прочерченную на корявом стволе старого вяза. Эта стрелка была красно-коричневого цвета – только очень смелая женщина выбрала бы такой оттенок помады.
Катаржина с сомнением потерла стрелку, брезгливо вытерла руки о траву, но наблюдала за его поисками молча.
Старыгин сделал несколько неуверенных шагов от могучего дерева и остановился перед прямоугольной плитой, косо торчавшей из кладбищенской земли, как расшатавшийся и готовый выпасть зуб огромного чудовища.
Осмотрев эту плиту, он окончательно удостоверился, что шел по верному следу: тем же инструментом в углу плиты была условно изображена вписанная в круг звезда, символ десятого Старшего аркана Таро – Колесо Судьбы, алхимический символ Порядка. Теперь уже оттенок и вовсе не напоминал цвет губной помады. Разве что ведьма могла намазать губы этой субстанцией буро-коричневого цвета.
Старыгин отошел назад, чтобы лучше видеть рисунок. Тот самый рисунок, который в последнюю секунду своей жизни начертила на асфальте женщина, выбросившаяся из окна Эрмитажа.
Тот знак на петербургском асфальте был нарисован свежей человеческой кровью… этот символ несомненно начертан тоже кровью, она уже успела засохнуть.
– Что это значит? – едва слышно спросила Катаржина.
Оставив вопрос без ответа, Старыгин вгляделся в наклонную плиту.
В отличие от всех окружающих надгробий, надпись на ней была сделана не на древнееврейском языке, а на латыни, которую Старыгин хорошо понимал.
Эта надпись состояла всего из четырех слов:
«Templi Omnium Pacis Abbas».
– Священник храма всего мира, – машинально перевел Старыгин эту надпись и повернулся к Катаржине: – Вы случайно не знаете, чье это надгробие?
– Нет, конечно, – она зябко пожала плечами. – Здесь ведь около двадцати тысяч надгробий, и никто не знает их все. Если на камне не написано, кто под ним похоронен, установить это практически невозможно.
– Однако надпись довольно странная… – протянул Старыгин. – Не представляю, на чьей могиле могли написать такую многозначительную фразу…
– Особенно странно то, что она сделана на латыни.
– И кто-то очень хотел, чтобы я эту надпись нашел…
Старыгин достал из кармана листок бумаги, ручку и тщательно переписал с надгробного камня надпись, стараясь сохранить даже особенности почерка.
Затем он осмотрел плиту и обошел ее, чтобы убедиться, что на задней стороне камня нет никакой дополнительной информации.
И именно там, позади плиты, наклонно погруженной в землю, он увидел какой-то маленький пестрый сверток, похожий на самодельную куклу. Опустившись на одно колено, Дмитрий Алексеевич поднял этот предмет из густой травы.
Это действительно была маленькая, довольно уродливая кукла.
Она отдаленно напоминала женскую фигурку, что подчеркивалось несомненно женской одеждой, но на голове среди соломенных волос виднелись маленькие черные рожки, а из-под юбки торчал кончик длинного хвоста.
– Ведьма… чертовка… – неуверенно проговорил Старыгин.
– Чертовка? – повторила за ним Катаржина. – Но ведь в Праге есть речка с таким названием, боковой рукав Влтавы, отделяющий остров Кампа от Малой Страны…
– Идем туда! – оживился Старыгин. – Несомненно, эта кукла – послание, в котором нас хотят переадресовать на Чертовку!
– Хорошо, – согласилась Катаржина.
Старыгин мимоходом удивился ее покорности, однако решил, что ей просто хочется как можно скорее уйти с мрачного кладбища.
Покинув границы средневекового гетто, спутники снова пересекли Старый Город и вскоре вышли на остров Кампа, большую часть которого занимал обширный парк. Сбоку от острова начиналась узкая протока, вдоль которой теснились к самой воде нарядные невысокие домики под аккуратными черепичными крышами. Никакой набережной не было, и попасть к этим домам можно было только с воды, как к венецианским дворцам.
– Как можно осмотреть эту речку? – спросил Старыгин свою спутницу.
– Очень просто, – Катаржина показала на пристань, возле которой были пришвартованы несколько лодок. Лодочники в нарядных костюмах на разные голоса зазывали туристов.
Спутники прошли по деревянным мосткам и перебрались в одну из свободных лодок. Лодочник, молодой парень с густыми рыжими волосами, оживился, отвязал канат и оттолкнулся от причала концом весла. Повернувшись к пассажирам, он спросил, на каком языке они хотят прослушать рассказ о речке Чертовке.
Старыгин поблагодарил и отказался, но парень тем не менее, ловко управляясь с веслами, принялся тараторить по-английски о том, сколько мельниц прежде приводила в движение эта маленькая речушка.
Тут, кстати, справа по ходу лодки показалась последняя сохранившаяся водяная мельница с огромным неподвижным колесом. Старыгин повернулся к ней и хотел задать лодочнику какой-то вопрос, но вдруг он увидел на мостках возле мельничного колеса маленький пестрый сверток.
Приглядевшись, он рассмотрел такую же самодельную куколку, как та, которую нашел на кладбище.
– Пришвартуйтесь! – потребовал он у лодочника.
– Пан, никак не можно, то нехорошее место… – начал тот, но, увидев в руке пассажира крупную купюру, пожал плечами и направил лодку к мосткам.
Едва край лодки ткнулся в деревянный настил, Старыгин перепрыгнул на берег и подал руку Катаржине. Она пыталась перепрыгнуть, но длинная юбка зацепилась за скамью, раздался треск, Катаржина вскрикнула.
Лодочник что-то неодобрительно пробормотал и поспешно отгреб подальше от мельницы. Старыгин, не оглядываясь, устремился к кукле. Катаржина не стала задавать ему никаких вопросов, она удалилась в сторонку, чтобы без помех рассмотреть повреждения на юбке.
