Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
То же самое говорил мне Макс! Удивительно! Меня подмывало рассказать отцу Энсону про пьесу, но я удержался — котел кипит лучше, если он под крышкой.
Когда Лиззи принесла чай, священник улыбнулся ей и спросил, не зайдет ли она к нему, чтобы научить его домоправительницу делать тесто на соде.
— Только боюсь, чтобы такое тесто удалось, нужен ирландский воздух, на здешних берегах у него не тот вкус, — добавил он.
— Попробуйте мое печенье, отец, — ответила польщенная Лиззи, — если понравится, скажите, я приду.
Отец Энсон похвалил печенье на соде и выпил довольно много чая. Я полагал, что ему сразу придется уйти, ведь он занятой человек.
— Я живу в Биддлкоуме вот уже двадцать пять лет, — сказал отец Энсон и замолчал.
Сам он не хотел заговаривать о том, что пережила Лиззи, но ждал, что заговорим мы.
— Лиззи ведь рассказывала вам про привидение, отец Энсон? — спросила Памела.
Он кивнул:
— Очень вам сочувствую, мисс Фицджералд, это печально для всех вас.
Я сказал, что если он располагает временем, мы с удовольствием посоветовались бы с ним, и он посмотрел на меня с улыбкой.
— Буду благодарен вам за доверие.
Мы рассказали ему про все — больше, чем говорили друг другу. Памела впервые услышала о том тошнотворном ощущении холода и страха, которое охватило меня на лестнице, а я не знал до сих пор, что, когда они с Лиззи жили в доме одни, без меня, чьи-то вздохи часто будили сестру по ночам, и она отправлялась осматривать дом. Мы рассказали священнику о предостережении, которое получили от капитана, сказали, что видели портрет Мери Мередит и что по описанию Лиззи явившийся ей призрак очень его напоминает.
Я с удовольствием отметил, что у священника были такие же сомнения, как у меня: он дотошно расспрашивал нас о подробностях и очень многое сразу отверг; однако в конце концов он медленно покачал головой, и в голосе его прозвучало сочувствие:
— Какие-то проявления прошлой жизни, несомненно, существуют, особенно проявления чего-то необъяснимого. Боюсь, вы убедитесь, что в этом доме жить нельзя.
Я очень огорчился и промолчал, а Памела спросила дрогнувшим голосом:
— Неужели ничего нельзя сделать, отец?
— У всех у нас есть возможность молиться, дочь.
— Но может быть, — настаивала она, — нам следует попробовать разобраться, попробовать что-то предпринять.
— Прежде всего, вам самой не надо тревожиться. — Он помолчал. — Ну и, на крайний случай, существует экзорсизм [15].
Я почувствовал, что все во мне противится этому совету. Одна мысль об изгнании злых духов вызывала у меня отвращение, она припахивала суеверием, дьяволом и адским пламенем.
— А вы не думаете, отец, — снова обратилась к священнику Памела, — что можно что-то сделать, чтобы мятущийся дух обрел покой.
Он улыбнулся:
— Можно, если здесь действительно обитает этот дух и если у вас хватит веры и мужества.
— А кроме того, знаний, — добавил я. — Мы очень мало знаем о Мередитах. Похоже, капитан не желает иметь с нами ничего общего, он даже не разрешает своей внучке приходить к нам, а на сплетни, которые распускают в деревне, полагаться нельзя.
— Спрашивайте меня обо всем, что вам хотелось бы узнать, — ответил священник, — может быть, мои ответы будут несколько сдержанны, но вы же понимаете, я не все имею право рассказывать.
Памела сразу спросила напрямик:
— Мери Мередит умерла в результате несчастного случая?
— Насколько я знаю, да, — ответил отец Энсон, — насколько я знаю.
— А были сомнения? — продолжала Памела.
— У мисс Холлоуэй, как мне кажется, сомнения в причине происшествия были.
— А как вы считаете, могла ли эта девушка — Кармел — толкнуть Мери?
— Это маловероятно, но поскольку она была в страхе и отчаянии, все могло случиться.
Я спросил его, знал ли он Кармел. Он склонил голову.
— Она была одной из моих прихожанок. Значит, Кармел была католичка. Это удивило меня: я считал эту девушку цыганкой, язычницей.
Когда я спросил, была ли она привлекательной, отец Энсон помедлил, а потом ответил:
— Наверно, многих восхищает такой тип: яркие глаза, яркий цвет лица, пленительная улыбка.
— Правда ли, что она была натурщицей у Мередита?
— Да. Говорили, что она была танцовщица, но много позировала ему в Испании.
— Это, разумеется, было до его женитьбы? Вам ничего не известно об их интимных отношениях? — спросил я.
Он ответил на первую часть моего вопроса:
— Как раз перед свадьбой. Именно в это время он встретил Мери Мередит. Из-за слабого здоровья она проводила зиму в Севилье и изучала искусство. После свадьбы она настояла на том, чтобы вернуться в Англию. Мери была очень привязана к отцу и не хотела оставлять его одного. Капитан подарил им «Утес».
— И они привезли с собой Кармел? Это кажется странным! — воскликнул я.
— Да, по-моему, Мередит утверждал, что не может остаться без натурщицы, а Мери, — священник покачал головой, — знаете, большая душевная щедрость редко сочетается с житейской мудростью, а Мери любила поступать великодушно.
— Я все думаю, была ли она счастлива? — спросила Памела.
— Мередита, во всяком случае, эта мысль мало занимала, — ответил священник.
— Понятно.
Памела задумалась. Я был расстроен. Неужели в доме не затихают страдания женщины, знавшей, что ей изменяют? Если это так, что нам делать?
— А Кармел? Она жила тут долго?
— Она приезжала дважды. В первый раз месяцев на шесть, потом зимой они все уехали за границу. У Мери было плохо со здоровьем, а зимы здесь суровые. Весной они вернулись, то есть вернулся Мередит с Мери и с дочкой, она родилась во Франции.
— Стелла?
— Да, маленькая Стелла. Мне говорили, что Мередит был привязан к ней, хоть это с ним в какой-то мере примиряет. Других детей у них не было.
— А что сталось с Кармел? — спросил я.
— Мери нашла ей место в Париже — по-моему, она стала манекенщицей. Насколько я знаю, ей платили хорошо и фирма была солидная. Мери придавала таким вещам большое значение. Протестантам, — добавил он, — обычно свойственно чувство ответственности за их подчиненных, этому не мешало бы поучиться кое-кому из исповедующих нашу веру. Кармел оставалась во Франции два года или меньше, а потом все бросила.
— Наверно, ей надоело это ремесло, — предположила Памела.
— Возможно, — ответил отец Энсон. — Но для нее начались трудные времена. Она была бедна, боюсь, даже нищенствовала. Бедное дитя, она проявила похвальное сопротивление многим соблазнам, за что я благодарю Господа. Потом она заболела. Когда она вернулась сюда, я был потрясен. Она ужасно изменилась.
