Брайан Стэблфорд - Карнавал разрушения
Каткины отпрянули от нее, прячась в нише, где обычно спали на матрасиках.
— Что это меняет? — спросил Стерлинг. — Будущее родится здесь, а не в расплавленной кузнице европейских войн. Если только я смогу продолжать свой труд, будет неважно, как Люк Кэпторн использует дары Зелофелона — и с какой целью. — Он все еще возился со стеклышками с необыкновенной тщательностью.
— Хотелось бы мне, чтобы это так и было, — промолвила Геката со вздохом. — Но то, что делают орудия Зелофелона, касается нас всех. Самозваный Асмодей, без сомнения, сумасшедший, а Харкендер, несмотря на свое обаяние и высокомерие, тоже не в своем уме. Разве не опасен ангел, столь безрассудно снарядивший их для дела, и не лучше ли нам побеспокоиться по их поводу?
— Что значит опасность или неопасность для ангела? — с коротким смешком осведомился Стерлинг. — Тебе, как ни кому другому из людей, стоит забыть об антропоморфном способе мышления. Кэпторн и Харкендер были безумны задолго до того, как им вернули их юность и повысили в статусе; сумасшедшие могут быть удобным инструментов, учитывая способность становиться одержимыми. Я и сам безумен в глазах многих моих приятелей, но я способен к самому чистому и четкому мышлению во всем мире, и единственный человек, который может надеяться разгадать секреты живой плоти. Пусть эти политики и генералы ведут свои войны, а ангелы — свои — по крайней мере, пока твой создатель не решит снова мобилизовать тебя.
Геката обернулась к Глиняному Монстру, который закончил приводить в порядок одежду. — Можешь убрать их отсюда? — попросила она, указывая на глядевших на нее каткинов.
Стерлинг позволил себе улыбнуться исподволь. Каткины так же мало нравились Гекате, как и она им. По какой-то неуловимой причине они ей мешали, хотя и были всего лишь детьми природы. Слишком уж она была человеком, и слишком — женщиной. Для Глиняного же Монстра присутствие химер Стерлинга приносило странное облегчение: они словно вселяли в него наивное доверие.
Глиняный Монстр сделал, как его попросили, отвел двоих каткинов к стеклянным дверям, чтобы они могли выйти на лужайку. День стоял прохладный, облачный, с Атлантики налетал свежий ветер, овевая голую, без деревьев, землю поместья, принося в комнату ледяное дыхание. Этот холод заставил Гекату съежиться и вздрогнуть, пока Глиняный Монстр не закрыл задвижку.
— Это было бессмысленно, — произнес Стерлинг. — Ты и я можем хранить секреты не лучше, чем кто-нибудь еще. Я уж не говорю о таланте ангелов шпионить. Как бы то ни было, Глиняный Монстр и его создатель совершенно безобидны. Мы знаем, что Махалалел был слабейшим из семи.
— Бесполезность Глиняного Монстра есть нечто такое, что лучше не принимать как данность, — сухо сообщила она. — А еще, есть много секретов, которые успешно хранятся, по крайней мере, от нас с тобой.
Стерлинг пожал плечами. Ее тревоги его мало заботили. Разве она не магическое существо с такими силами, за которые многие люди дорого бы заплатили? — У меня еще много работы, — небрежно бросил он, старательно запечатывая образцы двумя тонкими восковыми линиями.
— Нам нужно разобраться в ситуации, — настойчиво заговорила Геката. — У тебя есть ум, с которым мне не тягаться, несмотря на всю мою магию, поэтому я нуждаюсь в твоем присутствии. Люк Кэпторн достиг слишком многого. Человеческая история подпадает под его контроль, и это почти не стоит ему сил, дарованных его хранителем. Он выказал недюжинное понимание всех целей и задач, сумел оперировать всем сообществом наций. Малейшее действие его приспешников здесь приводит к огромным последствиям там. Я не могу понять, почему Зелофелон позволяет или поощряет это — если же сам ангел разработал всю схему, то в чем его конечная цель?
Стерлинг вздохнул, на минуту отложив образцы. Он нетерпеливо смотрел на нее, удивляясь, почему она выбрала для себя такую заурядную и непривлекательную внешность. — Пожалуй, цивилизация людей заслужила свою цель, — вкрадчивым голосом произнес он. — Я бы осмелился сказать, что все, необходимое нам, мы уже имеем. Вот здесь. — И постучал по своей голове. — Если Зелофелону хочется тратить время на излишества, пусть его. Пока наш хранитель защищает нас, ничто не потеряно. — Он не был особенно уверен в том, что говорил, но не видел пользы в дебатах на эту тему.
— Недавно в Париже случилось странное событие, — продолжала она. — В Люка стрелял один солдат. Его по-настоящему воскресили из мертвых, но сам факт выстрелов — уже много значит. Я говорила с убийцей, и его, без сомнения, подучил ангел. Когда мы коснулись факта, что люди Люка разгромили Орден Святого Амикуса и почти истребили вервольфов Махалалела — на которого недавно пало заклятие старения — мы должны осознать: война между ангелами входит в новую фазу. Мы очень скоро можем попасть под перекрестный огонь.
— Но так же верно то, что у нас есть защитник — столь же могущественный, как тот, который охраняет моего прежнего слугу, — нетерпеливо проговорил Стерлинг. Он видел, как она загорается нетерпением, видя его нежелание участвовать в ее игре, но оставался непреклонен. Он отвернулся и начал тщательно мыть руки в раковине, готовясь к следующему серьезному шагу в исследовании старения крови Глиняного Монстра. Он проверил, чтобы на каждой из бутылочек была крепко завинченная пробка, чтобы все стояло на местах. Вытерев руки, он подошел отпереть дверь, за которой хранил свой лучший микроскоп.
— Наше время истекает, Джейсон, — сказала Геката. — Происходит нечто странное, и мы не знаем, что именно.
— Нечто странное происходит всегда, — пожаловался он. — И мы никогда не знаем, что именно. К черту твою мелодраматическую чувствительность! Мы делаем нечто странное — и жизненно важное — и нам нужно довести это до конца. Необходимо открыть тайную дверь, пробиться сквозь преграду, ибо секрет этот ценнее, чем любые склоки людей или ангелов. — Хотя, по большому счету, его волновало, чтобы прогресс в его работе зависел от непрекращающегося интереса по меньше мере одного ангела, и его собственная судьба зависела от некоего откровения, которое сам ангел считал драгоценным.
Он подсоединил микроскоп к источнику питания, включил свет под платформой. Потянулся за первым из стеклышек. Когда взял его со стола, он взорвался в руке. Крошечные, острые, как иголки, кусочки стекла брызнули в стороны, впиваясь в кожу и плоть пальцев.
Стерлинг вскрикнул — скорее, от шока и разочарования, нежели от боли — хотя, скорее, это была иллюзия, основанная на совпадении — будто его резкий крик промчался по комнате, подобно ударной волне, по пути сметая остальные стекла с образцами. Все бутыли на скамье тоже взорвались, а также все пробирки, колбы и реторты. Стекло французской двери, словно по контрасту, наоборот, влетело в комнату. Повсюду летели стекла, самый воздух в комнате оказался наполнен ими. Осколки летели во всех направлениях, наплевав на первый закон Ньютона, огибая углы, поднимаясь в воздух и обрушиваясь на руки и лицо Стерлинга, ослепляя его собственной кровью и заставляя мучиться от невыносимой боли.
