Родриго Кортес - Часовщик
— Сколько дел ведете? — сразу интересовался он.
— Одно… — явно гордясь тем, как мало у него настоящих преступников, ответил Комиссар.
— Какое?
— Колдовство. Цыганка порчу на лошадь навела…
Томазо сокрушенно покачал головой.
— Вы на прилавки книготорговцев смотрели?
Комиссар неуверенно, наискосок мотнул головой.
— Они же у вас черт знает что продают! — с чувством произнес Томазо и вытащил из дорожной сумки купленный для себя увесистый том. — Вот, почитайте. На любой странице.
Инквизитор осторожно расстегнул серебряную пряжку и раскрыл толстенную книгу.
— Ну же! — подбодрил его Томазо.
— Дух зовется Астарот, — ведя пальцем по строке, прочел Комиссар. — Он появляется в образе Ангела-Губителя, верхом на адском Звере, подобном Дракону, с гадюкой в правой руке…
Томазо невольно покрылся испариной и накрыл строки своей ладонью.
— Хватит.
Он встречал этого духа после введения в некоторые мистерии Ордена, но к задачам сегодняшнего дня это никакого отношения не имело.
— Эта книга внесена в Индекс 16, — с трудом справившись с дрожью в руках и уплывающим сознанием, произнес Томазо, — и она не должна лежать на прилавках.
Инквизитор побледнел.
— Нет-нет, я вас ни в чем не обвиняю, — поспешил успокоить его Томазо и увел разговор в сторону. — И, кстати, что тут у вас с евангелическими 17 течениями? Диспуты с ними ведете?
Комиссар как очнулся.
— А кто будет вести диспуты? Францисканцы говорят, у них своих дел по горло, а к вашим хоть не обращайся, хорошо еще, что не побили…
Томазо улыбнулся. Он понимал, что инквизитор по ошибке сунулся в учебную часть Ордена, а там посторонним и впрямь делать нечего.
— А вот для этого и надо создавать Христианскую Лигу, — поучительно произнес он. — Вы просто обязаны окружить Инквизицию надежными, грамотными людьми, способными и диспуты вести, и для защиты Церкви при нужде единым кулаком стать…
Комиссар, представив, какая работа ему предстоит, болезненно поморщился, и Томазо поднялся из-за стола и, уже не щадя его, закончил:
— Или закончите вы свои дни где-нибудь в глубокой провинции, на Канарах…
Мади аль-Мехмед наблюдал за происходящим с оторопью. Совет старейшин в обход судебного собрания, через магистрат, добился-таки решения вопроса по Олафу. Теперь судьба часовщика целиком находилась в руках Инквизиции. Это противоречило конституциям, но магистрат встал на сторону ремесленников.
— Ты хороший человек, Мади, — сказали ему в магистрате, — но пойми, есть закон, а есть жизнь. Это не одно и то же.
И впервые в жизни старый судья не возразил. И не потому, что не хватило мужества, нет. Просто он уже видел глаза женщин, когда их мужья после почти двухнедельного отлучения снова начали получать заказы.
Затем перезрелый отрок Марко Саласар, потрясая неким Индексом и приказом Комиссара Трибунала, произвел чистку учебников в христианской школе. Счастливые дети перетаскали во двор едва ли не четверть школьной библиотеки, а потом Марко принес факел и торжественно, с видом Иисуса, воскрешающего из мертвых, все это запалил.
Через два дня все тот же Марко привез из бенедиктинского монастыря новые учебники — пока только по географии. Они явно были только что отпечатаны и вкусно пахли типографской краской, но Мади не обнаружил там и половины птолемеевских карт.
Но главное, старого судью, впрочем, как и все судебное собрание, настойчиво оттирали от власти.
— Это дело касается только нашей общины, — говорили ему, когда Марко единолично решал, как поступить с проворовавшимся подмастерьем, волею судеб оказавшимся христианином.
— Не лезь ты в это дело с «утренним даром», — уговаривал его один из членов магистрата, когда Мади нашел-таки приемлемое решение для компенсации интересов невест. — Вознаграждать невесту за сбережение девства золотой монетой — это старый христианский обычай; вот пусть падре Ансельмо этим и занимается.
А тем временем следствие по делу Олафа Гугенота подходило к завершению, и Мади аль-Мехмед уже предчувствовал, что магистрат попробует заставить его исполнить решение брата Агостино Куадра, какая бы чушь ни значилась в обвинительном заключении.
Томазо работал, как заведенный. Он переезжал из Трибунала в Трибунал и везде, в общем-то, делал одно и то же — ставил основные задачи. Прежде всего побуждал целиком взять под контроль Церкви школьное и книгоиздательское дело.
— А если учителей придется отстранять? — осторожничали комиссары. — Кто будет учить?
Томазо улыбался.
— Монастыри предоставят любое количество преподавателей и за куда как меньшую плату… по первому требованию.
Это было чистой правдой. Томазо изъездил множество монастырей и знал, что большинство монахов будет с радостью работать в школе бесплатно — лишь бы хоть на несколько часов покидать опостылевшие стены.
— Проверяйте типографии до того, как они отпечатают тираж запрещенной Папой книги, — учил он. — Забирать книги с прилавков во сто крат сложнее…
— Но кто же нас туда допустит до того, как заведено дело? — сомневались инквизиторы.
— А вот для этого и нужна Христианская Лига, — покровительственно хлопал их по плечам Томазо. — Если у вас будет донос, у вас будет и повод завести дело. А если доносы будут сыпаться непрерывно, вы сможете держать под контролем всех.
Томазо понимал то, о чем не ведали малоопытные монахи. Любой, даже самый невинный текст можно истолковать по-разному. Поэтому главное — завести дело, а уж найти сомнительную строку проще простого.
В считанные дни он проинструктировал около десятка Трибуналов, и при каждом из них помог создать отделение Лиги — в основном из молодняка. А потом ему пришлось объезжать провинциальные поместья и городки, и работать стало сложнее.
Во-первых, половину сельского населения Арагона составляли магометане — совершенно безнадежный в смысле обращения в веру Христову «материал». А стоило отъехать от основных дорог хотя бы на двадцать миль, и он встречал самых настоящих язычников! И тогда приходилось наседать на монастыри.
— Работаем, наставляем, — отбивались настоятели, — но толку чуть. Читать они не умеют, а значит, Писание им оставлять бесполезно. Вот напечатали по нашей просьбе картинки, с этим братия по лесам и ездит.
Томазо видел эти картинки. На них яркими красками, по возможности просто объяснялась идея единого Бога и то, что ожидает душу язычника после смерти. Как правило, они производили на поклоняющихся ручьям и дубравам крестьян очень сильное, но, увы, недолгое впечатление. В лучшем случае деревня принимала формальное крещение, а обильно смазанные кровью распятия оказывались в священных рощах. В худшем — визиты проповедников оставались в памяти этих наивных диковатых людей как странное, немного выбивающееся из ряда событие — вроде затяжной весны или богатой орехами осени.
