Антон Сибиряков - Резервация. Обжигающая враждебная пустота
Гай заглянул в бумаги.
— Кто он?
— Владелец «Королевских пивоварен». Заседал в парламенте. Лев Кёниг, потомок знатного дворянского рода… поэтому общение с прессой нам не рекомендовано.
— Старый хрыч! — Гай перехватил бумаги той же рукой, что держал сигарету. — Они нам не рекомендуют! — он сунул сигарету в рот и, прищурившись, осмотрел фотографию. — Не думаю, что этот был тут с проверкой качества жизни. Не та рожа… я таких повидал.
Гай был хорошим копом. Достойным кобуры и значка. Проблема состояла в том, что слушал он только себя. Как будто был гребаным Буддой, вещающим истину. Именно поэтому Гай до сих пор бегал по улицам со стволом, рискуя нарваться на пулю. И говорил, что ему не дают повышения, потому что он индус. Раз за разом. Крутился в собственной Сансаре.
Но сейчас он был прав.
— Нужно поговорить с родственниками. Возможно, с них требовали выкуп, — предположил Антон.
— Ты серьезно думаешь, что старика вывезли сюда в багажнике? Через все блокпосты? — Гай бросил бумаги к лобовому стеклу. — Херня это.
Дорога была одна, а посты начинались за несколько миль. Проверяли все — документы, госномера, досматривали и взвешивали багаж. Проскользнуть было нелегко. А с пленным стариком — и подавно. Резервацию считали разносчицей инфекций. Не только бедности, но и террора.
— Тогда что он тут делал?
— В том квартале есть несколько борделей. Местные называют их «Вавилонами». Возможно, старик был их клиентом.
Антон хмыкнул.
— Что-то я сомневаюсь… с его-то деньгами…
Гай промолчал. Выпустил дым из носа и вдавил окурок в пепельницу. Они въезжали в жилые кварталы гетто. Разговоры про бордели пора было сворачивать. Иначе все это грозило перерасти в сраную заваруху, из которой им было не выбраться. Сейчас в своем старом полицейском седане — они были как на ладони. Люди уже глазели, а бритая пацанва целилась из деревянных автоматов.
Вавилоны были борделями на колесах. Этакими шапито, переезжавшими с места на место. Они не оставляли следов. Поэтому в Европе их считали выдумкой.
Тот район, где они курсировали, принадлежал «Чистым» — партии ультраправых борцов за чистоту резервации. В газетах их звали «дворниками». И сепаратистами.
«Шлюхи — всего лишь прикрытие. Настоящий Вавилон страшнее…» — так когда-то Гаю сказал отец. Они сидели на веранде отцовского дома с пивом и глазели на закат. Все вокруг было алым. И они тоже.
«Raakshas[2], - произнес отец. — Эти люди поклоняются чудовищам, Гай. Несут им своих детей…»
«Это всего лишь выдумки, пап…»
Гай помнил, как отец схватил его за плечо, смяв рукав форменной рубахи.
«Пообещай мне, что ты остановишь их, Гай. Пообещай мне…»
Дурацкие воспоминания. Когда становится жарко, память тащит клещами из черепа кривые гвозди. Пытается напомнить о долгах перед мертвецами.
Антон смотрел по сторонам. От песка все вокруг казалось желтым. Пятиэтажные дома с темными окнами, детские площадки с железными вертушками и качелями, лотки полные хлама. И сами люди — ожившие песчаные фигуры, которых словно сотворила буря. Это место казалось сном — душным и липким. И хотелось проснуться.
На стене одного из домов Антон заметил надпись, сделанную баллоном.
«12.09 — больше не стадо»
Двенадцатого сентября Соединенные Республики перестали существовать. Через месяц после этого начались песчаные бури…
В лобовик прилетел камень, и Антон подпрыгнул от неожиданности.
— Что за блядь?! — Гай резко ударил по тормозам и их болтнуло. — Вон он, сучонок!
От них со всех ног улепетывал чернокожий мальчишка лет одиннадцати — его белые пятки сверкали среди песка, как молнии.
Дальше по улице, у скособоченного киоска с надписью «ПИВО» кучковались люди. Странное темное пятно посреди режущей глаз желтизны. Мальчишка нырнул в эту темноту, и спустя минуту от нее отделилось несколько смуглых парней. Антон достал жетон и приложил к стеклу. Парни остановились. Гай дернул передачу, и седан заскрипел по песку.
— Сверкает, — Гай кивнул на полицейский жетон, — тут это их еще остановит. Дальше им будет насрать.
Антон посмотрел в зеркало заднего вида — парни стояли все там же. Их взгляды были как пули — летели им вслед.
— Думаю, они знают, — сказал он.
— Знают? — переспросил Гай. — Да бог ты мой, о чем?
— О последствиях.
Гай только фыркнул в ответ. И уставился на дорогу. Она была похожа на раскрывшуюся воронку миноги — дыру с рядами тонких клыков. И их уносило все дальше, засасывало в эту зубастую пасть.
Чудовища, подумал Антон, убирая в нагрудный карман полицейский значок. Рубаха намокла — прилипла к спине. Он потянулся к рации, втиснутой между бардачком и нерабочей кассетной магнитолой. Рация была древней — на витом шнуре, в пластиковом коробе у которого был отколот край. Антон снял ее и притянул к себе.
— Диспетчер, это Радваньски.
Ему ответил приглушенный помехами женский голос.
— Диспетчер на связи. Что у вас случилось, Радваньски?
— На сколько заказана труповозка в гетто?
— Выезд бригады назначен на пять часов.
— Спасибо, диспетчер.
Антон сунул рацию обратно в держатель.
— Просто хотел убедиться, — сказал он, поправив кобуру. В обычной полицейской рутине ее называли подтяжками, и старались не надевать. Но никто из копов не совался в гетто без тяжелого револьвера подмышкой.
Гай заметил это и кивнул. Как тогда, два года назад, когда они приехали допросить свидетеля, а наткнулись на членов наркокартеля. И вместо признаний с порога получили выстрел из дробовика. Дверь разлетелась в щепки, ее вынесло, сорвав с петель. Не было никаких колебаний — револьвер Антона полыхнул, и толстяку с ружьем разворотило полбашки. Уже после, когда все закончилось, Гай кивнул напарнику. Ведь второй выстрел дробовика предназначался им.
Может быть, им и не удалось притереться друг к другу за годы службы, но одно Гай знал точно. Его напарник не станет колебаться.
Они проехали еще квартал и за поворотом наткнулись на броню миротворцев. Башенное орудие было опущено к земле, а сами Комуфляжи сидели на броне, с задранными на лоб масками и обедали. Вся земля вокруг была усеяна бумажными пакетами от картошки фри и гамбургеров. Заметив машину с полицейскими номерами, один из миротворцев спрыгнул с брони и махнул рукой, чтобы Гай притормозил.
— Этих еще не хватало, — прошипел Гай, приспуская стекло.
На улице было пустынно. И Антону это не понравилось.
Камуфляж подошел к ним — рослый дядька под два метра, небритый, с квадратной челюстью — и нагнулся к окошку. Его руки в перчатках с обрезанными пальцами покоились на автомате, висящем поперек груди.
