Монтегю Джеймс - История исчезновения и появления
В тот вечер компанию мне составил местный старьевщик, весьма смекалистый малый. Он был в курсе происходящего, но хотя в последние несколько дней разъезжал туда-сюда, никаких подозрительных личностей по дороге не заметил — ни бродяг, ни странствующих торговцев или цыган. Он восторгался отличным кукольным представлением с Панчем и Джуди,[4] которое видел в тот день в В., затем спросил, показывали ли его уже здесь, и посоветовал ни в коем случае не пропустить это зрелище. По его словам, это лучший Панч и лучший пес Тоби,[5] которых ему приходилось видеть. Видишь ли, пес Тоби лишь недавно стал участвовать в представлениях. Сам я видел его только один раз, но задолго до того, как он появился у всех.
Ты спросишь, зачем я тебе обо всем этом пишу? Причина, заставляющая меня взяться за перо, связана с одним незначительным явлением (как ты наверняка это назовешь), о котором я должен поведать, взбудораженный собственным воображением — полагаю, более серьезной подоплеки здесь нет. Я собираюсь изложить вам, сударь, свой сон, и должен сказать, что это было самое странное из всех моих сновидений. Было ли оно навеяно словами старьевщика или исчезновением дяди Генри? Могу повторить: судить об этом будешь ты сам; я не в состоянии сделать это достаточно взвешенно и беспристрастно.
Началось все с того, что раздвинулись шторы (по-другому описать это не могу), и оказалось, что я где-то сижу — уж не знаю, в помещении или нет. Там были люди — совсем немного, они стояли справа и слева от меня, но я их не знал, или, по крайней мере, не обращал на них внимания. Они ничего не говорили, но насколько мне помнится, были суровы, бледны и неподвижно смотрели перед собой. Передо мной стоял балаган Панча и Джуди — кажется, он был несколько крупнее обычного; на красно-желтом фоне виднелись черные фигуры. Сзади по обеим сторонам был непроглядный мрак, но впереди света было достаточно; сгорая от нетерпения, я ждал, когда, наконец, зазвучат свирели, а трубы исполнят „тра-та-та-та“. Вместо этого вдруг раздался мощный много слова не подберу — мощный колокольный звон; уж не знаю, откуда от доносился — откуда-то сзади. Небольшой занавес взлетел, и представление началось.
Все выглядело так, будто кто-то всерьез попытался сделать из „Панча“ трагедию; но кто бы это ни был, по-иному его представление выглядеть не могло. В главном персонаже было что-то сатанинское. Нападал он всегда по-разному — некоторые жертвы поджидал в засаде. Его страшное лицо, видневшееся сквозь крылья (добавлю, что оно было желтовато-белым), напомнило мне вампира с жутковатого рисунка Фузели.[6] С другими он был вежлив и обходителен — особенно с бедолагой-чужестранцем, из уст которого неслась какая-то тарабарщина, впрочем, я не понял и того, что говорил Панч. При виде их я вдруг испытал страх перед наступлением смерти. Обычно, когда палка Панча начинает ломать черепа жертв, я веселюсь, но тут раздавался такой хруст, словно кости трещали по-настоящему, а упавшие тела подскакивали от ударов. Что касается младенца — продолжение моего рассказа выглядит особенно нелепо, — то я уверен, что он был живой. Панч стал выкручивать ему шею, и если его хрипы и вопли были не настоящими, значит, я не могу отличить мнимое от реального.
После того, как совершалось очередное преступление, на сцене становилось все темнее, и наконец, новое убийство произошло в абсолютной тьме, так что жертву я не разглядел, зато у меня было время оценить сценические эффекты. Действие сопровождалось тяжелым дыханием и зловещим бормотанием; затем Панч уселся на краю балагана, стал обмахиваться и, наклонив голову, разглядывать свои окровавленные ботинки; от его жутковатого хихиканья люди, находившиеся позади меня, закрыли лица руками, и я охотно сделал бы то же самое. Но тут сцена за спиной Панча осветилась, и показалось нечто более оригинальное, чем просто фасад дома, — это была рощица и покатый склон холма, а наверху светила весьма естественная (я бы даже сказал — самая настоящая) луна. Постепенно на сцене обозначилась какая-то фигура; вскоре стало понятно, что это человек, только с весьма необычной головой — ее я сначала не разглядел. Существо не могло стоять на ногах, оно ползло, преодолевая не слишком большое расстояние, отделявшее его от Панча, а тот по-прежнему сидел к нему спиной; могу заметить, что к тому времени (сразу я этого не понял) представление перестало походить на кукольное. Правда, Панч оставался Панчем, но, как и другой персонаж, приобрел черты, так сказать, живого существа, и оба они двигались самостоятельно.
Когда я снова взглянул на него, он сидел со злобным видом и о чем-то размышлял; но в следующий миг его внимание что-то привлекло: он резко выпрямился, стал оглядываться по сторонам и, естественно, заметил приближавшееся к нему существо, которое было уже совсем рядом. И тут на его лице стал читаться настоящий ужас: он схватил палку и бросился к лесу, практически выскользнув из лап своего преследователя, который ринулся его догонять. Мне трудно описать ту бурю чувств, которую я испытал, когда смог более-менее ясно разглядеть, на кого был похож догонявший. Он был крепко сложен, одет во все черное, и мне показалось, что у него на одежде были белые ленты, а голову покрывал холщовый мешок.
Не знаю, сколько длилась погоня; сперва она шла между деревьями, затем на лугу на склоне холма; иногда обе фигуры на несколько секунд исчезали, и лишь неразборчивые звуки подтверждали, что преследование продолжается. Наконец, настал момент, когда обессилевший Панч кинулся вправо и углубился в чащу. Догонявший остановился и стал с сомнением оглядываться. Вскоре он заметил удаляющуюся фигуру и бросился следом — зрителям была видна его спина; затем он быстрым движением сдернул с головы мешок, и все увидели, что у него лицо Панча. В тот же миг сцена погрузилась во тьму.
Раздался долгий, громкий, раскатистый вопль, я проснулся и обнаружил, что прямо на меня смотрит — как ты думаешь, кто? — большая сова, которая сидела на подоконнике напротив моей постели с распростертыми крыльями, словно это были две руки, спрятанные под широкими рукавами. Я заметил свирепый блеск в ее желтых глазах; и она тут же улетела. Снова раздался мощный звон колокола — скорее всего, скажешь ты, это был бой церковных часов, после чего я окончательно проснулся.
Могу добавить, что это произошло не более получаса назад. Снова уснуть мне не удалось, поэтому я встал, оделся, чтобы не замерзнуть, и пишу тебе весь этот вздор в первый час Рождества. Не упустил ли я чего-нибудь? Ну конечно; Тоби в представлении не участвовал, а на балагане Панча и Джуди были написаны имена Кидман и Галлоп; но старьевщик рассказывал мне совсем не об этих артистах.
