Евгений Абрамович - Воронья луна
Он копал яму голыми руками. Конечно, до сарая, где лежала лопата, было рукой подать, но он не хотел оставлять Галину. Земля в огороде была мягкая и холодная, а он, срывая ногти, выбрасывал ее из образовавшейся уже выемки. Когда все было закончено, он опустил туда тело, которое было закоченевшим, как кусок дерева, и стал засыпать его землей. Когда он утрамбовал получившийся холмик, вороны, сидящие на земле, с хлопаньем и карканьем поднялись в воздух, будто образовав вихрь из своих тел.
Этот вихрь постепенно стал трансформироваться во что-то более определенное. Вот из толчеи появились два столба, опустившихся на землю, Иван понял, что это ноги. Затем из круговерти вороньих тел выросла одна рука, потом другая. А через несколько минут, над Иваном возвышался человек, состоящий из тысяч птиц. Все они шевелились в его туловище, как живые клетки в организме. В лунном свете этот великан показался Ивану ожившим богом. Он стоял во весь рост и труба Иванова дома едва доставала ему до пояса. К нему слетались все новые и новые птицы, окружая полупрозрачным ореолом. Исполин наклонил к стоящему в огороде человеку свою голову и указал рукой на высокую березу, росшую возле тропинки на склоне холма, на котором стоял дом.
Иван как загипнотизированный кивнул и побрел в сторону дерева, бормоча себе под нос слова забытой колыбельной собственного сочинения:
— Вот ворона к нам идет, песню доченьке поет. Кар-кар-кар. Кар-кар-кар.
Он подошел к березе и, обхватив руками и ногами ствол, стал карабкаться вверх. Через мгновение он вцепился в нижнюю толстую ветку, повиснув на ней. Подтянувшись, он стал карабкаться дальше.
— Посмотри на звездопад, там, где звездочки висят…
Ветки березы были гибкими и натужно стонали под весом его тела, но возле самого ствола они были жесткими и твердыми и он карабкался по ним, как по лестнице.
— Вот ворона подойдет, тебя в небо заберет. Кар-кар-кар. Кар-кар-кар.
Он забрался уже достаточно высоко и изрядно устал. Его рубашка пропиталась потом, руки тряслись, а осколок, сидящий в ноге в опасной близости от артерии, пульсировал жгущей болью.
— Только долго не летай, поскорее засыпай…
Он забрался уже достаточно высоко, до того места, где ствол березы теряет свою прочность и становится упругим, сгибаясь под порывами ветра. Иван встал на сук, который опасно прогнулся под его ногами, и схватился руками за ствол дерева. Подняв голову, он увидел сквозь листву и сплетение веток яркий диск изменившейся вороньей луны. Теперь это было уже не лицо, это был глаз. Такой же безумный, мертвый и больной, как и все, что отражалось в его холодном взоре. Это был глаз мертвеца, высохший и сморщенный, с копошащимся внутри червем-паразитом. Этот червь извивался в глазной жидкости и радовался подвернувшемуся пиру.
В тусклом свете луны Иван сам начал меняться. Его тело стало черным, покрывшись маленькими шелковистыми перышками, ноги удлинились и с хрустом вывернулись коленями внутрь. Пальцы на руках срослись вместе, а сами руки заломились за спину, обрастая длинными черными перьями. Нос и рот слились, а лицо начало вытягиваться вперед, превращаясь в подобие прямого, длинного, увесистого клюва. Из него раздалось звонкое карканье, эхом разнесшееся по всей деревне.
Существо, бывшее Иваном Самойловым, взмахнуло огромными крыльями и полетело в свете полной луны…
Утром соседи нашли его висящим высоко на березе. Петля, сделанная из старого солдатского ремня, туго обтягивала его шею, второй конец был обмотан вокруг мощной березовой ветки. Милиционеры, снимавшие его тело, позже с ужасом обнаружили в огороде разложившийся труп женщины. Это событие стало своего рода легендой, чуть-чуть разбавив скучную деревенскую жизнь.
