Гитти Данешвари - Лучшие подруги
Добравшись до верха лестницы, Рошель буквально наткнулась на желанный и восхитительный повод отвлечься. Прямо перед ней очутился замысловато сотканный серовато-белый занавес из тонких шелковистых нитей. Материал, мерцающий в неярком свете, восхитил Рошель, которая обожала моду и ткани. Ей захотелось заказать шарф из такой ткани для своей бабушки — Рошель была уверена, что этот материал приведет в восторг и ее. Серые пальчики горгульи, украшенные двумя готическими кольцами с геральдическими лилиями, застыли в дюйме от занавеса. О, как ей хотелось прикоснуться к этой великолепной ткани! — но она не смела, ибо боялась, что ее когти порвут и ее, как уже успели порвать множество других тканей.
А мисс Сью Нами в мгновение ока сунула свою сморщенную от воды ручищу в эту тончайшую, чудно сотканную пелену и разорвала ее надвое.
— Quelle horreur![1] — взвизгнула Рошель при виде загубленной ткани.
— Не ревите, оно зарастет в считаные секунды! — рявкнула мисс Сью Нами и указала на кавалерийский полк пауков у них над головами. Пауки лихорадочно пряли. Двадцать черных пауков размером с четвертак яростно вскидывали лапки в арахнидском канкане, стремительно восстанавливая занавес. И хотя Рошель никогда не питала особо теплых чувств к этим восьминогим созданиям — в основном потому, что они частенько норовили без спроса поселиться на горгульях, — эффективная работа этой группы произвела на нее большое впечатление.
Общежитие представляло собою длинный великолепный коридор с витражными окнами и со стенами, покрытыми мхом. Свет, проходя сквозь витражи, яркими квадратиками ложился на серебристый пол из змеиной кожи. Мягкий изумрудный мох рос неравномерно, создавая рельеф со своими вершинами и долинами. Непослушные клочья паутины, обернутые вокруг небольших зеленых пиков, указывали на паучьи тропы.
— Мистер Д’Охлик, школьный советник по наставничеству, в настоящий момент проверяет пансионеров, — проворчала мисс Сью Нами, пока они с Рошель шли мимо череды дверей к холлу с диванами. — Выполняйте правила, несовершеннолетняя сущность, и у вас не будет никаких проблем со мной.
— Я горгулья. Мы любим правила. На самом деле мы часто придумываем новые — просто удовольствия ради, — совершенно искренне ответила Рошель. На это водяная женщина поспешно кивнула и затопала прочь.
Рошель очутилась одна в чужой стране, среди существ, говорящих на чужом языке, в новой школе, и у нее не осталось иного выбора, кроме как собрать все свое мужество и встретить сложившуюся ситуацию лицом к лицу. И насколько она могла судить, лучше всего было начать с мистера Д’Охлика.
Глава вторая
Мистер Д’Охлик, скелет средних лет, шаркал по приемной, щеголяя самым несчастным видом. Он был физическим и моральным воплощением меланхолии: даже сам мистер Д’Охлик не смог бы вспомнить, когда он в последний раз улыбался, не говоря уже о смехе. Мистер Д’Охлик стоял, ссутулившись и понурив голову, и пытался собрать воедино студентов, слоняющихся поблизости. Однако же, вместо того чтобы просто окликнуть их или даже свистнуть им, мистер Д’Охлик вздыхал. Вздохи сперва были тихими, но вскоре начали становиться все более громкими и агрессивными. В общем, к тому моменту, как ему удалось собрать монстров вокруг себя, он уже практически завывал.
— Привет, ученики. Надеюсь, мое костяное лицо и мой унылый голос не действуют на вас угнетающе, — монотонно произнес мистер Д’Охлик. — Но если действуют, я вас пойму.
Он уставился в пол и снова принялся вздыхать. Ученики были глубоко озадачены.
— Полагаю, я должен рассказать, кто в какой комнате будет проживать, — с болью в голосе пробормотал скелет, как будто сам акт речи вытянул из него последние капли энергии.
Этот унылый скелет мгновенно зачаровал Рошель; каждый его вздох и неодобрительный взгляд достигал самого ее сердца. Предупредительная и деятельная горгулья просто не могла находиться рядом с унылыми и удрученными существами, не дав им совета.
— Как вы можете видеть, здесь имеется отделение девочек и отделение мальчиков. Мальчики не ходят в гости к девочкам, девочки не ходят в гости к мальчикам, — сообщил мистер Д’Охлик, указывая на расходящийся надвое коридор. — Итак, покои Мертвячества и дурачества отведены Розе и Бланш ван Сангре из Румынии.
Высокие и эффектные полные близнецы с волосами цвета воронова крыла и мертвенно-бледной кожей, одетые в одинаковые платья в горошек до самого пола и черные бархатные накидки с капюшоном, протолкались наперед.
— Привет, меня зовут Роза ван Сангре, а это — моя сестра, Бланш ван Сангре. Мы — вампиры-цыгане, поэтому мы не любим спать на одном месте больше трех ночей подряд, — холодно произнесла Роза с сильным румынским акцентом.
— Меня не волнует, где вы спите и спите ли вы вообще. Вот я, например, не спал толком уже… да никогда! — объявил мистер Д’Охлик после очередного театрального вздоха.
— Вре жумель! Полные близнецы! Гемелли идентичи! — вскричал внезапно из задних рядов какой-то юноша, заставив всех обернуться.
У этого своеобразного юноши с тремя головами, благодаря которым он вскоре стал известен под именем Трехголового Фредди, была пренеприятная привычка неожиданно выпаливать свои мысли. И хотя все головы говорили одно и то же, говорили они это на разных языках — обычно на битальянском, странганглийском и скарижском; но иногда их сменял зомбезийский, гоблинезийский и просто вой.
— Мы не полные, и если вы возьмете на себя труд присмотреться как следует, вы это увидите! Любой идиот заметит, что у меня намного более блестящие волосы, чем у Розы! — гневно выпалила Бланш, затем схватила большой золотой ключ от своей комнаты и ринулась прочь следом за сестрой.
— Покои Монстров и Костров отводятся тыквенным головам Марвину, Джеймсу и Сэму.
Три миниатюрных существа с тонкими, как макаронины, руками и ногами и с фонарями из тыквы с прорезанными отверстиями для глаз и рта подскочили к мистеру Д’Охлику, схватили свой золотой ключ и разразились песней.
— Жила-была женщина из воды, а это значит — жди беды, — пели они, а их ручные лягушки-быки громко вопили, создавая превосходный басовый аккомпанемент. Ведь всем известно, что у этих амфибий прирожденное чувство ритма.
Тыквенные головы, потомки Всадника без головы — и через него очень дальние родственники директрисы Бладгуд, — часто действовали, как греческий хор, то есть пели почти обо всем, что видели или слышали.
— Покои Клыков и Быков отводятся трехголовому Фредди лично, поскольку нам сообщили, что его головы разговаривают во сне, — объявил мистер Д’Охлик, и юноша смущенно опустил три пары глаз.
