Райдо Витич - Матрица времени
За это я подыграла старушке, сделав вид, что ее пассы над моей головой возмутили эфир и вернули мне покой. Да и зачем, кому объяснять, что все проще — мы договорились с полуночницей. Она по-прежнему спит в моей кроватке и ждет нового жильца, того, кому мама отдаст ее и колыбель. Полуночнице конечно скучно — она зевает, смешно щуря глаза на кошку, что с удивлением рассматривает ее с утра до вечера.
Вот она мне нравится — умница! Видит, что живет на детском матрасике и недоумевает, почему люди этого не видят. И не пускает меня к полуночнице, а ее ко мне.
Маас любит меня, а я ее. И я точно знаю, что такое любовь — солнечная и безграничная, Пушистая. Она окутывает с ног до головы, греет, питает.
Маас ложится рядом со мной и поет песни, что я прошу — они у нее забавные. Мои руки и ноги двигаются в такт незатейливому мотиву и повторяют танец пылинок в солнечном лучике.
Мне хорошо, мне спокойно и приятно. Маас мурчит под боком: `ты смешная, ты глупая'.
`Ну и что? Знала б ты как приятно быть смешной и глупой, лежать и дрыгать ножками, глядя, как по потолку ползет солнечный зайчик. И играть с ним, и беззаботно улыбаться'.
`Глупышка, хыр-р-р, хыр-р-р'.
`А за ус'?!
`Дотянись, хыр-р-р, хыр-р-р'.
`А за хвост'?!
`А схвати'! — извернулась Маас, легла на спину, хитро щурясь. И зевнула, выказав белые острые выступы.
`Что это'?
`Зубы, глупышка'.
`Зачем? Дай посмотреть'? — попыталась открыть ей рот, разглядеть их лучше, ближе.
`Фыр-р! Укушу'!
`Ну, дай'! — сморщилась я, зажав в кулачке клок пуха Маас.
`Отцепис-с-сь'! — прикусила мне пальчик. И словно пронзила насквозь.
— А-а-а-а!! — за что?
`Я тебя предупреждала'! — лениво спрыгнула с кровати и, фыркнув на полуночницу, что тут же приподнялась, готовая обнять любого приблизившегося, пошла из комнаты, понимая, что получит нагоняй от моей мамы.
Я же кричала от очень неприятного чувства, что жгло мне палец, и токами разливалось внутри тела. И вдруг я поняла — это боль! И поняла, что чувствую ее не я, а мой палец, всего лишь — палец! Тело!
Моему удивлению не было предела. Пока я соображала, почему мне не больно, а моему телу больно и как я это чувствую, прибежала мама, и я сделала еще одно открытие — боль, средство вызвать крик, а крик, способ получить утешение, оказаться на маминых руках и слышать ее ласковый голос!
`Так вот как можно позвать тебя'! — дошло до меня, и я вцепилась в щеку мамы: а твое тело тоже чувствует боль? Ты тоже заплачешь, закричишь? А каков механизм воздействия боли на организм? Что ее аккумулирует? И кто прибежит утешать тебя? Тебя тоже возьмут на руки? Со мной?
Странно, но мама не заплакала. Она прижала мои руки своими, уложив меня у своей груди и принялась трясти. Фу, терпеть не могу, когда она так делает! Я словно падаю и взлетаю, падаю и взлетаю. От этих движений возникает отвратительное ощущение в голове и животе. Но сопротивляться бесполезно, я точно знаю — пробовала. На мой протестующий крик мама начнет меня трясти сильней, а я боюсь потерять какую-нибудь часть своего тела, оно мне все больше нравится. Нет, лучше закрыть глаза и дышать ровно, ровно, чтобы справится с маминым молоком, что идет обратно, медленно, но неотвратимо пробираясь наружу. Не выпущу! Ты уже мое! Ступай обратно!
Я закрыла глаза и подумала, засыпая: что же все-таки такое — зубы? То, чем вызывают боль или заставляют услышать голос? Они есть у меня?
Я проверила — есть!
Или нет?…
Укусила белую, гремящую штуку — она промолчала.
Я потрогала свой рот и решила сравнить с ртом Маас. Но лежа на спине ее не найдешь, а любопытство требует удовлетворения — пришлось поднатужиться и перевернуться на живот. Вот! Так лучше видно! Что это там? Ух, как интересно! Это что? Это вкусно? А если укусить?
`Эй, Маас? Это кусается? Ты где'?!
`Да тут я глупая! Упадешь'! — подбежала кошка.
`И что'?
`Больно будет'!!
— Мяу-у! Мяу-у-у!! — закричала.
`Это ты маму зовешь'? — удивилась я: `а она по нормальному не понимает'?
`По нормальному и ты скоро понимать разучишься! У них здесь все ненормально'!
— Мя-у!! — оглохли они, что ли?!
— Ма! — попыталась воспроизвести и я, повторив для закрепления — пригодится, если верить Маас. — Ма! — а ничего, даже приятно. — Ма!
— Ах, ты умница, ах, ты солнышко! — восхитилась появившаяся мама.
— Ма! — повторила я уже ей в лицо, надувшись от гордости.
— Мама, она `мама' говорит!! — закричала женщина в сторону. Я попыталась понять, кого она зовет, и увидела уже знакомую старую женщину. А-а, эта та экспериментаторша, что знает огненное слово и, пользуясь им во благо, творит зло.
`Ну, иди сюда, дай я с тобой познакомлюсь', - протянула к ней руки. Перебралась и вцепилась в отросток на лице — нос, да? Им дышат, я уже знаю. `Слушай, а ты ничего, очень даже мне нравишься. А на вкус как? А если тебя укусить'? — припала к носу, пытаясь сомкнуть на нем десна. И передумала, уткнулась в шею женщины, успокоено закрыла глаза: `надеюсь, ты не станешь меня качать? Нет, конечно, ты же понимаешь, что мне это не нравится. Ты своя, я тебя признаю. Вот, вот, лучше погладь. Да, да, по спинке'.
Мы играли в прятки. Я знала, где Маас, она знала, что я знаю, где она, но все равно лежала, лениво позевывая на солнышке, возле высокой штуки.
Я задрала голову: `ой, какая она большая! А что она означает'?
`Стол', - хихикнул домовой, почесывая свое пушистое, как у Маас брюшко. И сел свесив ножки с того самого стола.
`А далеко еще ползти'?
`Не-а, прямо, потом налево', - ответил охотно, поглядывая сверху вниз на кошку.
`Не подсказывай', - фыркнула та. Домовой раздул щеки: `ворчишь'?
Маас чихнула. Встала, дошла до меня, понюхала: `горячая ты сегодня'. И махнув хвостом, что мне никак не удавалось схватить, прошла мимо.
`Э-э, ты куда?! Я ж почти доползла! Так нечестно'! — возмутилась я. Маас даже не обернулась, ее манил запах вареной рыбы, и играть она больше не хотела. Я села и горько разревелась
`Вот зверье! Никакого уважения к мужеству ребенка'! — качнул головой домовой, спрыгивая со стола, плюхнулся рядом со мной, растопырив свои тонкие ножки: `не реви. Не реви, говорю'! И надулся, превратившись в пушистый шарик с глазами. Я смолкла и озадаченно принялась сосать палец. Домовой сдулся и толкнул погремушку. Я опять заплакала, но уже тихо, потому что не понимала причину слез.
`Ты заболела, зубы режутся', - со знанием дела заявил домовой.
`Заболела'? — я плюхнулась набок от такой новости и принялась разглядывать остроносую мордочку домового, в надежде на ней найти ответ: `что есть заболеть'?
Тот смешно повел носом: `каша готова, сейчас кормить тебя будут, а ты'…
