Ганс Эверс - Пражский студент
— Держу пари за Кребса! — крикнул Руперт. — Десять бутылок пльзенского за Кребса!
— Держу пари за Балдуина! — отозвался Даль.
Бойцы вступили в круг. Оба в высоких сапогах и кожаных брюках. Выше пояса — только рубашки. Ни бандажей, ни нагрудников; лишь толстая перчатка на правой руке, сжимающей оружие, и узкая кожаная повязка на шее, которая прикрывает сонную артерию. Они сошлись на середине, скрестили в приветствии клинки, острые как иглы.
Бой начался.
Первым атаковал Кребс, он нанес мощный рубящий удар, едва не пробив защиту противника, с ловкостью, какую трудно было ждать от подобного медведя. Балдуин отбил атаку, ответил легким ударом, который «вандал» отразил гардой. И снова вперед ринулся Кребс, удар следовал за ударом. Зрители оценили его тактику: неутомимый силач хотел измотать Балдуина. Но вот клинки перехлестнулись — и Балдуин неуловимым движением рванул шпагу на себя, обезоружив грозного великана. Клинок сверкнул высоко в воздухе, перевернулся и зазвенел на полу. Секундант подхватил его, обтер комком ваты с карболкой и протянул Кребсу. Балдуин ждал, положив руку на плечо подбежавшего фукса.
Судья начал новый раунд. И снова напал Кребс, пытаясь на сей раз достать противника в выпаде. Но когда он выпрямлялся после броска «стрелой», Балдуин опять выбил у него шпагу. Студенты смеялись, но отошли подальше — не очень-то приятно получить случайный удар клинком.
Третий раунд, четвертый, пятый... «Вандал» дрался с нарастающим ожесточением, удары и уколы сыпались все быстрее. Но зоркий глаз Балдуина улавливал намерения противника, и он, на долю секунды всякий раз опережал Кребса, успевая выставить защиту. Пару раз он достал Кребса клинком, но легонько, играючи; на лбу и на руке «вандала» показались лишь капельки крови.
Перед шестой схваткой Кребс взял новое оружие, яростно взмахнул им как хлыстом. Губы его были стиснуты, лицо искажено гневом.
— Еще десять пльзенского за Кребса! — вскричал Руперт. — Смотри, сейчас он прыгнет «стрелой»!
Но Даль не принял нового пари.
Позади них стояла Лидушка. Не было сомнений, на чьей стороне ее симпатия. Ее губы быстро шевелились в безмолвной молитве, пальцы сжимали маленький серебряный крестик, который она горячо целовала.
И вновь — знакомая команда:
— Скрестить клинки! Готовы? Давай!
«Вандал» сразу сделал мощный выпад, на отходе коротко черкнул клинком, едва не задев шею и царапнув щеку противника.
Тогда Балдуин сделал финт — «клевок» в пол — так что на мгновение раскрылся полностью... Но эта отчаянная дерзость ошеломила Кребса, и он не успел с ответным ударом. Шпага Балдуина взлетела вверх, он в коротком выпаде рубанул тыльной частью клинка по концу шпаги Кребса и вышиб ее из руки в третий раз — под ликующий рев корпорантов. Шпага перекувыркнулась в воздухе и вонзилась острием в пивную бочку на столике ресторанного служителя. Смех и крики толпы заглушили голос судьи. А он, обменявшись парой фраз с секундантами, остановил бой, объявив победителя. Двое фуксов подхватили Балдуина на плечи, ликуя, понесли его кругом по залу; за ними гурьбой двинулись студенты в разноцветных шапках. И громко грянула из десятков молодых глоток песня:
Приветствуй князя дураков,
Он выбран господином!
Дорогу худшему бойцу,
Что будет старшим сыном!
Стрелки набили гору птиц,
Стреляли лучше бы в лисиц,
Но стой, ты слышишь трубный звук:
Спеши вступить в потешный круг!
Трубит труба и грозный рог
Прославит князя дураков!
Тем временем два бурша выдернули шпагу Кребса из бочки, украсили ее цветами и с издевательски вежливыми поклонами вручили побежденному. Тот гневно швырнул шпагу на пол и наступил на нее ногой. Но потом его обычно добродушная бульдожья физиономия расплылась в широкой ухмылке; он, видимо, понял, что умнее сделать хорошую мину при плохой игре. Верзила быстро подхватил со стола полную кружку, пробился через толпу к Балдуину и гаркнул:
— Молодец! Да здравствует Балдуин, первая шпага Праги!
Потом одним духом осушил кружку за здоровье своего победителя.
Все подхватили его поздравление, все закричали:
— Да здравствует Балдуин, первая шпага Праги!
А Балдуин спрыгнул со своего почетного трона, взял руку Кребса и крепко пожал ее:
— Спасибо за бой, Кребс. Ты такой бурш, что лучше нет в нашей Alma mater!
И оба бойца, которые несколько минут назад готовы были заколоть друг друга, крепко обнялись и сердечно поцеловались. Даль тихонько замурлыкал:
Ах, что была за радость,
Когда их Бог создал:
Был каждый — шелк да бархат,
Когда б не запивал!
И круг подхватил, громко и весело:
У нас такие братья –
Что есть — то все пропьют,
И сапоги, и платье –
Босые в рай пойдут!
Зал медленно опустел, студенты выходили в сад, усаживались у столиков под липами. Балдуин не пошел с товарищами. Он сидел перед окном и глядел на дорогу. На лице его опять возникло выражение печальной отрешенности. Низко надвинув на лоб шапку с широким козырьком, студент прихлебывал пиво из стакана и угрюмо таращился в окно.
Лидушка, цветочница, подошла к нему со своей корзиной и протянула ему букет.
— Возьми же! — попросила она. — В благодарность за то, что ты меня защитил!
Ее блестящие черные глаза недвусмысленно говорили: «А если хочешь — возьми меня!»
Студент, конечно, понял этот безгласный призыв, но только презрительно приподнял угол рта, отстраняя девушку взглядом. Ни слова он не ответил хорошенькой цыганке, и небрежным движением руки отослал ее прочь. Она отошла, словно побитая собачонка, проскользнула между столиками студентов, в то время как Балдуин нежно гладил своего черного пуделя, вскочившего на стоявший рядом свободный стул.
— Чего же не хватает нашему Балдуину? — спросил у цыганки Заврел.
Та пожала плечами:
— Я не знаю... — и слезы покатились из ее черных глаз.
Руперт предположил:
— Ну да, чего ему может не хватать? Денег, наверное!
Огромный Кребс громко захохотал, забренчал на своей лютне и спел куплет:
Он шел, пришел он в город муз,
И все пел: Валлери-валлера,
И пил за тостом тост: виват,
О, Академия!
Хор включился сразу:
И пил за тостом тост: виват,
О, Академия!
Вандал продолжил:
Принес дукатов кошелек –
Ох, карты да бокал!
Теперь бы геллер где сыскал,
О, Академия!
— Теперь бы геллер где сыскал — о, Академия! — гремел застольный круг, смеясь над угрюмо раздумывающим о чем-то Балдуином.
