Шеррилин Кеньон - Грехи ночи (Иас и Дэнджер)
— Где моя кредитка, Лекси?
Он послал ей терпеливый, но строгий взгляд. Сими была не более чем очень маленьким ребенком, когда девять тысяч лет назад Ашерон убедил его жить здесь. Одной из обязанностей, которыми наделил его Ашерон, было помогать ему присматривать за ней и удерживать ее от проблем.
Да. Это было почти невозможно.
Не говоря уже о том, что он также как и Ашерон повинен в том, что она была столь избалованна. Как и его босс, он, казалось, не мог справиться с собой. Было в этой демонице что-то врожденно неотразимое, располагающее и, в конце концов, милое. Что-то, что заставляло его любить ее как дочь. Во всей вселенной она и Ашерон были единственными существами, что заставляли его испытывать какие-либо человеческие чувства. Он любил их обоих и умер бы, защищая их.
Но как ее «другой» отец, он знал, что должен был и для Сими, и для всего мира, попытаться научить ее некоторой сдержанности.
— Тебе нет нужды покупать что-то еще, Сими.
Ее певучий ответ был быстр и выскочил автоматически:
— Нет, нужно.
— Нет, — настаивал он, — не нужно. У тебя уже есть более чем достаточно безделушек, чтобы ты нашла, чем себя занять.
Она надулась, в то время как ее глаза вспыхнули красным, а ее хвост начал повсюду хлестать.
— Дай мне кредитку, Лекси. Сейчас же!
— Нет.
Она завопила, затем быстро развернулась к Ашерону и полетела к его трону. Неожиданно на его мониторах появился QVC.
— Сими… — сказал Ашерон, — я кое-что смотрел.
— О-о, фу, этот глупый мультфильм. Сими хочет ее Diamonique [10], Акри, и она хочет его сейчас!
Ашерон бросил раздраженный взгляд на Алексиона.
— Дай ей ее кредитки.
Алексион свирепо уставился на него:
— Она так испорчена, так слаба. Ей следует научиться контролировать свои импульсы.
Ашерон выгнул бровь:
— И как давно ты пытаешься научить ее сдержанности, Алексион?
Это не нуждалось в комментариях. Существовали в жизни такие вещи, что были совершенно бесполезны. Но бессмертие было таким скучным. Попытки контролировать Сими добавляли искорки в его жизнь.
— Я, в конце концов, научил ее тихо сидеть перед телевизором… Ну или что-то типа того.
Ашерон закатил глаза:
— Да, после пяти тысяч лет попыток. Она демон, Лекс. Сдержанность — не в ее характере.
Прежде чем Алексион смог возразить, шкатулка, где он держал кредитки Сими, появилась перед ней в воздухе.
— Ха! — довольно сказала ему Сими перед тем, как схватила шкатулку и стала качать ее на руках. Ее счастье мигом испарилось, когда она поняла, что шкатулка заперта. Она пронзила Алексиона угрожающим взглядом. — Открой ее.
До того как он смог отказаться, она широко раскрылась.
— Спасибо, Акри! — прокричала Сими и схватила карточки, затем отлетела в сторону и направилась за своим телефоном.
Алексион издал звук отвращения в сторону Ашерона, когда шкатулка исчезла:
— Не могу поверить, что ты только что сделал это.
На мониторы вернулся мультик. Ашерон ничего не сказал, пока он потянулся, чтобы скормить медиатор[11] черной гитары миниатюрному птеригсаурасу[12], который устроился на подлокотнике его трона. Маленькое, оранжевое, драконообразное существо защебетало прежде, чем проглотить карточки целиком. Ашерон не знал, откуда птеригсаурасы прибыли. На протяжении последних девяти тысяч лет около шести из них всегда находились в тронном зале.
Алексион, однако, не был уверен, были ли это одни и те же шесть существ или нет. Все что он знал наверняка, это то, что Ашерон любил и баловал своих любимцев, также как и Алексион.
Ашерон погладил чешуйчатую голову существа, когда оно стало чистить перышки и счастливо петь, затем вновь взял свою гитару.
— Я знаю, почему ты тут, Алексион, — сказал он, когда еще один медиатор появился в его руке. Он воспроизвел мелодичный аккорд. — Мой ответ «нет».
Алексион изобразил хмурый взгляд, хотя он так не чувствовал:
— Почему?
— Потому что ты не можешь помочь им. Кирос давно сделал свой выбор и теперь он должен…
— Чушь собачья!
Ашерон задержал свою руку, не закончив аккорд, затем он бросил злобный взгляд. Головокружительно серебристые глаза стали красными, предупреждая, что разрушительная сторона Ашерона выходит на передний план.
Алексиону было все равно. Он служил Ашерону слишком долго, чтобы знать, что его хозяин не убьет его за неповиновение. По крайней мере, не за такое мягкое неповиновение.
— Я знаю, что ты все знаешь, босс. Я понял это давным-давно. Но ты также учил меня ценить свободу воли. Правда, Кирос сделал плохой выбор, но если я пойду к нему как есть, я знаю, что смогу отговорить его от этого.
— Алексион…
— Давай же, акри. Более девяти тысяч лет я даже не просил тебя об услуге. Никогда. Но я не могу просто напасть и позволить ему умереть подобно другим. Я должен попытаться. Неужели ты не понимаешь? Людьми мы были вместе. Братья по оружию и по духу. Наши дети вместе играли. Он умер, спасая мою жизнь. Я обязан предоставить ему последний шанс.
Ашерон тяжело вздохнул и заиграл «Каждая роза имеет свой шип» [13].
— Отлично. Иди. Но знай, что когда ты так поступишь, чтобы он не решил, это не твоя вина. Я знал, что этот момент наступит, с тех пор как он был обращен. Его выбор — это его личное дело. Ты не несешь ответственности за его ошибки.
Алексион все понял.
— Сколько времени ты даешь мне?
— Ты знаешь, сколько времени ты можешь там быть. У тебя не более десяти дней, до того, как ты должен вернуться. В конце месяца ты должен будешь привести в исполнение мой приговор.
Алексион кивнул.
— Спасибо, акри!
— Не благодари меня, Алексион. Я направляю тебя делать неприятную работу.
— Я знаю.
Ашерон поднял глаза и посмотрел на него. Было что-то в его пронзительных, серебряных глазах, что изменилось в эту секунду. Что-то…
Он не знал, но по его спине пробежал холодок.
— Что? — спросил он.
— Ничего, — Ашерон вернулся к игре на гитаре.
Желудок Алексиона сжался от предчувствия. Что такого знал его босс, чем не захотел делиться?
— Я на самом деле ненавижу, когда ты что-то недоговариваешь.
Ашерон криво усмехнулся.
— Я знаю.
Алексион отступил, намереваясь вернуться к себе в комнату, но до того как он смог развернуться, он почувствовал, как начал перемещаться. Вот он был в тронном зале Катотероса, а в следующую минуту он лежит лицом вниз на холодной темной улице.
Боль обрушилась на него, накатывая волнами агонии, отчего у него перехватило дыхание, когда он почувствовал вонючий неровный асфальт, ранящий его лицо и руки.
