Марина Дяченко - Петля дорог
— Какие глупости, — сказала она вслух. — Тоже мне, проблема…
Снова — телефон. Нет, еще один звонок — и она отключит его…
Звонила знакомая. Не так, чтобы очень близкая — но вполне приятная. Из тех, с кем интересно беседовать два раза в месяц и видеться два раза в год…
— Ирена? Что ты делаешь сегодня вечером?
— Сплю, — сказала она честно.
— Хочешь, мы заедем за тобой? Сегодня годовщина свадьбы Игора и Янки, мы хотели…
Ирена с трудом вспомнила, кто такие Игор и Янка. Ах да, тоже симпатичные люди…
— …интересное общество. И несколько твоих читателей-поклонников, ты их еще не знаешь… Все очень хотят тебя видеть. Поедешь?
Ирена молчала. Голос в трубке несколько потерял уверенность:
— Ирена… ты ведь здорова?
Она подумала, что следует ответить «нет». Сказаться больной, чтобы никто не обиделся…
Вставать с дивана? Одеваться, делать макияж? Ехать куда-то, с тем чтобы вернуться за полночь с тяжелой головой, в запахе терпких духов и чужих сигарет…
Черепаха под настольной лампой флегматично двигала челюстями.
— Извини, — Ирена вздохнула. — Но я не поеду. Слишком много… — она хотела сказать «пищи для размышлений», но в последний момент одумалась. — Слишком много… работы.
— Но ведь только один вечер, — приятельница, судя по голосу, все-таки обиделась. — Мы ведь не так часто тебя… беспокоим!
— Извини, — Ирена знала, что через несколько минут после отбоя в голову к ней явятся веские доводы и остроумные оправдания, но выслушать их будет некому…
А Сэнсей и черепаха давно привыкли к ее монологам. И, возможно, знают все ее аргументы наперед.
* * *Она подмела двор. Посмотрела, как садится за горы солнце; разожгла костер, попыталась по дыму определить погоду на завтра — и не определила. Сэнсей носился, отбрасывая задними лапами комья земли, и его восторг частью передался Ирене. В конце концов, уже почти весна…
Телефонный звонок вывел ее из созерцательного настроения. Телефон курлыкал долго и настойчиво — по дороге к нему Ирена насчитала пятнадцать звонков.
— Госпожа Хмель?
Тот самый незнакомый номер. И голос, что интересно, незнакомый тоже. Она ведь просила никому не давать ее номер…
— Госпожа Хмель, меня зовут Николан Петер, я прошу прощения, если потревожил…
Он сделал паузу, как бы специально для того, чтобы она любезно опровергла его — ничего страшного, мол, я слушаю.
Но она молчала. Потому что неведомый господин Петер действительно потревожил ее.
— Госпожа Хмель, речь идет о вашем муже, Анджее Кромаре.
— О моем бывшем муже, — поправила она механически.
Потом у нее подкосились ноги, и она села на диван.
— Он жив?
— Но, госпожа Хмель, зачем сразу такие страшные предположения…
— Он жив?
— Да, конечно… Видите ли. Вообще-то, я из Комитета Общественной Безопасности.
Ирена глубоко вздохнула. Сердце колотилось как бешеное, даже черепаха, кажется, повернула закованную в латы голову и повела бусинками бессмысленных глаз…
— Он что-то натворил?
— Нет, напротив, возможно, его представят к награде…
Опираясь о мягкий бок дивана, Ирена подобралась к столу и положила ладонь на горячий черепаший панцирь. Обычно такое прикосновение успокаивало ее.
— Тогда при чем тут я?
— Необходимо встретиться.
Ирена поморщилась. Ни с того ни с сего пришла мысль, что это, наверное, уловка новобрачных Игора и Янки, которые во что бы то ни стало решили вытащить ее сегодня на вечеринку…
Она вообразила, как едет на встречу с сотрудником Комитета — а попадает в развеселую подвыпившую компанию безусловно милых людей…
— Сегодня?
— Завтра утром, — невидимый Петер будто не расслышал сарказма в ее голосе. — Если пожелаете, за вами пришлют машину…
— У меня много работы, — сообщила она осторожно.
* * *…Ей было восемнадцать лет, и она без памяти любила однокурсника, Ивонику, первого парня на всем факультете. Их любовь некоторое время ограничивалась объятиями в темноте кинозала; очень долго они ходили друг вокруг друга, как намагниченные, боясь и разойтись, и сблизиться — когда вдруг однажды вечером, провожая Ирену домой, Ивоника поцеловал ее на автобусной остановке.
Завертелось.
Остановка была пуста; они долго целовались, забравшись под стеклянный навес, а потом, обменявшись долгим взглядом и поклявшись друг другу в любви до гроба, перешли на другую сторону дороги и поехали в противоположном направлении — к Ивонике в гости.
Редкие пассажиры поглядывали на них с пониманием. Пропустив нужную остановку, влюбленные возвращались пешком, держась за руки. На перекрестке играл за подаяние бродячий оркестрик — огромная туба, две трубы поменьше и барабан с тарелками. Здесь же Ивоника купил из рук доброжелательной бабули маленький белый букетик…
Окна Ивоникиного дома были пустыми и темными — родители пребывали в отъезде. Ирена так разволновалась, что перед самым порогом поскользнулась и шлепнулась, выронив сумку, рассыпав по снегу конспекты, карандаши и косметику.
Они собирали Иренин скарб в четыре трясущиеся руки. Потом вошли в дом, поставили чайник и тут же про него забыли. Ивоника вытащил бокалы и вино; они по-быстрому опустошили бутылку и почувствовали себя почти героями.
В спальне Ивоника сперва потушил ночник, потом зажег, потом снова потушил. Ему очень хотелось выглядеть опытным мужчиной, — а Ирена вспомнила, что у нее на маечке имеется неподшитая зацепка, и уже ни о чем не думала, кроме как вовремя прикрыть ее ладонью…
Ивоника жарко дышал. Ивоника робел, улыбался, вздрагивал — и, наконец, залез к ней под одеяло; она, одурманенная вином, закрыла глаза и отдала себя в руки судьбы — когда под самыми окнами грянул неистовый духовой оркестр.
…Ирена вздрогнула — воспоминание было слишком явственным. Сняла руку с теплого панциря. Обменялась взглядом с черепахой, послушала шум ветра за окном, устало опустилась в кресло.
Подлец… В тот день ОН встретил парочку влюбленных и положил на девушку свой безошибочный глаз. Проследил. А потом выгреб из карманов всю мелочь и сделал небритым оркестрантам персональный заказ…
…Они стояли под окном — бодрые бродяжки с медными трубами, те самые, с перекрестка… И гремели свадебный марш, так, что в соседних домах зажигались окна… Бамс! — пронзительно лязгали тарелки. Бамс!.. И она заплакала и лихорадочно принялась одеваться, а Ивоника некоторое время простоял столбом, а потом распахнул окно, обрывая поролоновые полосы утеплителя, и запустил в музыкантов круглой табуреткой…
