Александр Птахин - СУРОВАЯ ГОТИКА
– Я позволю себе уточнить, – совершенно обыденно перебил инфернального выступавшего Борменталь, – расцвет культуры друидов, в равной степени, как и викингов, относится к историческому периоду, значительно предшествовавшему средневековью. Если я правильно понял, Йозеф Альдович сейчас ведет речь о материалах представленных Генрихом Виртом на выставке «Наследие предков», имевшей место в Мюнхене в 1933 году. Там демонстрировался широкий спектр материалов, так или иначе относящихся к рунической магии и более широко, подтверждавших положения книги самого Вирта «Происхождение человека». Автор условно подразделяет все человечество на потомков двух рас – Нордической, к коей относит собственно немцев, шире – Ариев, и Гондавнической – породившей так называемые «низшие» расы…
Баев, который совершенно по-девичьи подпер рукой щеку, приготовившись усердно слушать длинную речь Ульхта, после реплики Борменталя выпрямился на стуле и мило улыбнулся, демонстрируя, что его вопрос носит чисто риторический характер, а ответ ему хорошо известен, спросил:
– Это была некая секретная выставка для представителей высшего партийного и армейского руководства Рейха?
– Ну что вы, Александр Дмитриевич, – недоуменно покачал головой Борменталь, – что вы! Это была довольно тенденциозная, но вполне открытая выставка, я даже сам на ней побывал. О, эта коллекция – ее археологическая часть – не лишена научно интереса. А из собственно, как принято их называть в газетах «нацистских бонз», ее посетил только Генрих Гимлер… Лично Гитлера не было, что весьма разочаровало организаторов…
– Надо же! Наша резидентура действительно получает девяносто процентов данных прямо из открытых источников информации, – еще искреннее улыбнулся Баев.
Ульхт брезгливо поморщился:
– Это не принципиально – мы будем не диссертацию писать, а заниматься практическими аспектами применения этих, с позволения сказать, магических практик. С целью повысить эффективность идеологической работы, боеспособность соединений и самое главное – разработкой – я подчеркну специально для Генриха Францевича, сугубо практических методик, позволяющих эффективно противостоять воздействиям магического характера и наносить упреждающие удары по массовому сознанию гражданского населения потенциального противника! Благо информации у нас для этого предостаточно…
Когда Ульхт закончил свою речь, Корнев стандартно завершил инструктаж:
– Товарищи, будьте добры, зайти в канцелярию, подписать документы о неразглашении – это раз, ознакомиться с рабочими материалами – это два. Там же получите необходимую литературу – это три. На адаптацию, так сказать, и обработку литературы – у вас имеется трое суток. Материалы из здания Управления, понятно, выносить нельзя – будете в канцелярии прямо работать. Какие проблемы с бытом у иногородних возникнут – ко мне обращайтесь без обиняков или к начхозу Управления, Дмитрию Агеевичу. А по остальным вопросам – к товарищу Ульхту. О точном времени следующего инструктажа вас информируют дополнительно, – Ульхт быстро вышел, словно ему не хватало воздуха в просторной комнате, а остальные начали двигать стулья, – а Вас, Прошкин, я попрошу остаться.
Прошкин остался. Корнев взял его под локоток и повел по длинному коридору к своему кабинету, по дороге вводя в истинный курс дел:
– Ты, Николай, человек у нас проверенный. Ну, оступился раз – не без того. С любым бывает – время тем более смутное… За что честь такая нашей области и группа эта – понять не могу. Хоть и не дурак. Вон – аттестацию намедни прошел, – на петличке Корнева действительно красовалась новая шпала, – Был бы дурак – сам понимаешь, где был бы. Публику прибывшую ты видел. Ох, и не нравится мне вся эта возня! Положиться мне не на кого. Вот разве что на тебя. Потому и ходатайствовал о том, чтобы тебя в эту группу включили – мотивировал, мол – раз в нашей области группа числится – так хоть одного местного товарища в нее включите. Так что будешь моим и глазом и ухом. Сейчас, я тебе исхлопотал по одному давнему делу в Москву командировку – так дуй туда, и всех, всех – слышишь, всех кого можешь, на ноги поставь и узнай буквально все про этих кадров, да про саму затею… Только тихо так – неофициально… Времени у тебя – три дня – до следующего инструктажа, на машине Управления поедешь. Созвонись отсюда с соучениками по Академии, денег в бухгалтерии возьми и кати. Очень на тебя рассчитываю…
С этими словами Корнев как раз уперся в дверь своего кабинета и скрылся за ней, хлопнув Прошкина на прощание по плечу, а сам Прошкин – без особого, впрочем, энтузиазма, поплелся в бухгалтерию.
2.
По Москве Прошкин летал как соленый заяц. Хотя и не был уверен, что такой заяц может летать. Зато много интересного выяснил. То есть, при других условиях, всего этого осторожный Прошкин предпочел бы и не знать. Да и сейчас помочь такое знание ему лично помогло мало. Вот разве что Корнев, который Прошкина не в пример умнее, оттого и поставлен над ним начальником, увидит в этой разрозненной информации какую-то путеводную нить…
Поэтому, вернувшись в Н. Прошкин не раздеваясь, помчался на пригородную тренировочную конюшню, где его ждал изнывающий под бременем ответственности Корнев – чтоб общаться на природе и без посторонних ушей.
– Излагай, – коротко сказал Корнев.
И Прошкин изложил.
В прядке возрастания важности.
Профессор Борменталь – невинная жертва.
Профессор Борменталь пал жертвой недоразумения. Любой сотрудник НКВД может в дружеской обстановке про десяток подобных казусов рассказать. Даже позабавнее. Хоть и сам Прошкин.
Борменталь мирно окончил Петербургский университет, политической активностью не отличался, все время посвящал научным изысканиям – то в полевых экспедициях, то в библиотечных залах. Читал лекции студентам. Строчил статьи. Пока…
Пока некий модный в Москве драматург по фамилии Булгаков не написал пьесу самого, что ни на есть антисоветского содержания. Прошкин этой гнусной пьесы разумеется в глаза не видел, а только письма бдительных граждан просматривал. Так вот – был в той пьесе персонаж по фамилии Борменталь. И по имени – Иван Арнольдович. Врач. Приспешник кровавого хирурга – антисоветчика. Вот бдительные граждане и обратили внимание компетентных органов на удручающее сходство фамилий. Но крепка социалистическая законность, и со временем в казусе разобрались. Профессора, не имевшего отношения ни к литературе, ни к антисоветской деятельности отпустили. И включили в группу, что б меньше по Москве околачивался, и знания свои с большей пользой для общества употреблял.
