Антон Ульрих - Джек. В поисках возбуждения
Взяв бразды правления в свои руки, сэр Джейкоб тотчас же начал грандиозное переустройство поместья. Сначала он сделал огромный винный погреб, который заполнил своим любимым напитком. «Отличный погреб, черт возьми!» – восклицал старикан всякий раз, когда отец начинал уговаривать его поменьше тратиться.
Затем сэр Джейкоб расширил аллею, ведущую от ворот к парадным дверям поместья. После настал черед обновления конюшен. Отец мой пользовался лишь парой лошадей, запряженных в двуколку. С появлением деда в конюшне сначала появилась пара прекрасных чистокровных рысаков для выезда, затем еще пара – для лисьей охоты. Конечно, конюшню понадобилось обновить.
Дед носился по поместью, восседая на двуколке, руководил возведением новой ограды, ругался с арендаторами и проводил некие исследования в местном муниципальном архиве, считая, что существует ошибка в земельном обмере, после исправления коей мы сможем значительно расширить наши владения. Кроме того, он успевал возглавлять сезонные охотничьи выезды, собирающиеся во дворе нашего поместья с обязательной попойкой после возвращения с трофеями. Туши лисиц с роскошными золотисто-белыми хвостами охотники швыряли как попало прямо в прихожей, а я, когда все собирались в столовой, выкрикивая многочисленные тосты и звеня бокалами, садился на корточки перед убитыми животными и рассматривал их остекленевшие глаза, желтые с черными лучами, отходившими от зрачка. У многих лисиц даже после смерти из глаз текли слезы. Это было удивительное и настолько печальное зрелище, что я плакал вместе с ними. Честное слово!
Кроме пьянства и охоты сэр Джейкоб чрезвычайно любил, как он сам выражался, «волочиться за юбками». Надо признать, что даже после шестидесяти любовником он был выдающимся. Обычно за плотскими утехами старикан таскался в Фулворт. Тамошние селянки не могли устоять перед настоящим джентльменом. Не забывал он и о женах арендаторов. Сдирая с муженьков арендную плату, старик умудрялся еще и совращать их жен, видимо, обещая взамен подождать с оплатой. Что ж, по-моему, это честно.
Если у отца имелся только старый камердинер, доставшийся ему по наследству еще с тех пор, когда жива была бабушка, то с приездом в поместье деда количество слуг увеличилось. Я бы даже сказал, значительно увеличилось. За какие-то пару месяцев сэр Джейкоб набрал полный дом прислуги. Теперь у него и у отца имелось по личной горничной, причем горничные деда менялись чуть не каждые два месяца. Он объяснял это тем, что те почему-то очень быстро, загадочным образом беременеют, и связывал это удивительное явление с особым влиянием на человеческий организм морского воздуха. Потом в поместье появилась повариха Полли, женщина таких необъятных размеров, что, сколько бы старикан ни старался, он ни разу не сумел полностью обхватить ее талию. При поварихе имелась помощница, пухленькая и румяная, словно только что испеченная пшеничная булка. После обновления конюшен в поместье был приглашен конюх, бывший профессиональный жокей, маленький и юркий, словно хорек, выписанный дедом специально из Лондона. Уж не знаю, где он его нашел, но только конюх, несмотря на свой малый рост, ничуть не отставал от хозяина в погоне за юбками. Потом появилась прачка, не помню, как ее звали, мальчик-грум с вечно сонным лицом и милая барышня, не то экономка, не то домоправительница, мисс Лиза Бригз – главная пассия старика, отличавшаяся вызывающе броской, не английской красотой. По-видимому, она была откуда-то из колоний, скорее всего, дочь какого-нибудь английского офицера низшего ранга и туземки.
Вскоре после переезда деда по Суссексу поползли слухи. Один из местных щелкоперов-газетчиков не поленился даже съездить в Лондон, откуда привез целый ворох грязных сплетен о сэре Джейкобе, который был тотчас опубликован. Однако старик лишь отмахнулся от подобных нападок, а когда дело приняло серьезный оборот, поступил, как должен был поступить, по его мнению, истинный английский джентльмен, то есть устроил шикарную пирушку, на которую зазвал всех сколько-нибудь значительных соседей и жителей округи. Было выставлено самое лучшее вино из знаменитого погреба, приведшее гостей в восторг. Естественно, после этого сэра Джейкоба вспоминали только самыми теплыми словами, и уже никто не обращал внимания на его жизнерадостные походы за юбками, а также, что более важно, не вспоминал его политическое прошлое и финансовое настоящее.
Вот так и протекала жизнь в нашем прекрасном поместье, руководимая сумасбродным эпикурейцем дедом и финансируемая его меланхоличным сыном Чарльзом, моим отцом. Старик частенько говаривал ему: «Чарли, мой мальчик, ну что ты все время ходишь такой унылый, что при виде тебя хочется достать веревку и начать ее мылить? А не сыграть ли нам в картишки, а, Чарли?» Карты, азартная игра в карты была еще одной страстью деда. Играл он великолепно, часто ставя на кон последние деньги и возвращая себе все до этого проигранное. Полагаю, что сэр Джейкоб использовал в игре не совсем джентльменские приемы, однако уличен он не был ни разу, а стало быть, его не в чем было обвинить.
Дед любил приглашать к нам в гости молоденьких аристократов из соседних поместий, таких, которые еще ни разу не бывали в Лондоне и, следовательно, не посещали тамошних клубов. Изрядно напоив желторотых юнцов, старикан доставал как бы невзначай колоду карт и начинал демонстративно тасовать ее. Молодому человеку приходила в голову «прекрасная идея», как можно интересно скоротать вечерок. Конечно же сэр Джейкоб сначала отнекивался, но только из деликатности, а уж затем в несколько приемов обирал юнца до нитки. И вот несчастный писал расписку, ибо, по словам учтивого, но строгого старика, «нынче никому нельзя доверять, а уж тем более аристократу». Дед знал, что говорил.
Удивительное дело, но никто не обижался и не жаловался на моего деда. Думаю, дело было в магнетическом обаянии его натуры, столь сильно действовавшем на людей. Все, кто сталкивался с ним, вспоминали о сэре Джейкобе впоследствии только хорошее, хотя такового за ним, если честно, водилось не так уж много. Но старик был чрезвычайно обаятелен и приятен в общении. Причем совершенно лишен нынешних ужимок и сладковатой мнительности, за которой уж и не знаешь, с кем общаешься: то ли с мужчиной, то ли с опытной кокеткой-жеманницей.
Таков был мой дедушка, сэр Джейкоб, отец моего отца Чарльза.
* * *Я привык про себя звать деда дедулей, но все остальные не были с ним столь же фамильярны, во всяком случае на словах, и обращались к нему не иначе как «сэр Джейкоб». Вот что значит быть личностью.
У «личности», поселившейся в родовом поместье на берегу Ла-Манша, очень скоро завелись закадычные друзья. Вернее, один друг, так как старикан настолько кичился своим высоким происхождением, что не допускал и мысли о том, чтобы водить дружбу с кем попало. «Чарли, мой мальчик, – обычно говаривал он, сидя перед горящим камином в своем теплом халате, из-под которого торчали на свет божий панталоны нежно-розового цвета. – Береги свою честь. Не водись с кем попало. Тщательно выбирай связи и знакомства. А уж дружбу заводи только с равными себе». Обычно после такой тирады сэр Джейкоб доливал себе портвейна, дабы придать мыслям большую убедительность. Отец лишь кивал на эти слова, и невозможно было понять, то ли он согласен с дедушкой, то ли просто принимает к сведению, что нынешним вечером дедуля опять налижется и начнет во весь голос распевать песни времен королевы Елизаветы и Фрэнсиса Дрейка, после чего завалит в постель либо горничную, либо Лизу Бригз.
