Елена Хабарова - В моих глазах – твоя погибель!
– Но вещи… – заикнулась было Тамара, но тут же отчаянно махнула рукой. В эту минуту ей наплевать на все на свете вещи, даже на самые дорогие и роскошные, подаренные ей Лозиковым, среди которых, между прочим, были беличья новая шубка, горжетки из чернобурки и соболей, три панбархатных платья и три пары великолепных английских туфель, воистину неисповедимыми путями попавших в Горький в разгар войны!
Она понеслась в дом, поминутно оглядываясь, словно боясь, что Морозов, посланный ей, конечно же, небесами во спасение, вдруг исчезнет, оказавшись обманным видением. Но Морозов не исчезал – он вошел в дом, поднялся вслед за Тамарой по лестнице в спальню – и замер рядом с ней на пороге, увидев Сашу и Женю, которые сидели на кроватях и внимательно смотрели друг на друга, чуть улыбаясь, как будто беседовали о чем-то своем.
Выражение напряженной попытки что-то вспомнить на лице Саши напугало Тамару до потери пульса. Надо было помешать ему во что бы то ни стало!
– Сашенька, смотри, твой папа приехал! – вскричала она. – Сейчас мы быстренько оденемся и уедем с ним далеко-далеко!
– Папа? – Саша изумленно уставился на Морозова. – Ты мой папа? А…
Он запнулся на долю секунды, растянувшуюся для Тамары в мучительный високосный год, во время которого она пережила триста шестьдесят шесть страхов о том, что Сашка сейчас спросит: «А как же папа Витя?» Но он всего лишь спросил:
– А как тебя зовут?
– Меня? Александр Морозов, так же, как и тебя! Мы с тобой оба Сан Санычи! – радостно воскликнул Морозов, похоже, очарованной Сашкой с первого взгляда – как, впрочем, все очаровывались им: все и всегда. – Поедешь со мной и с мамой на Амур, в Хабаровск? Там здорово! Там медведи, тигры…
– А львы? – оживленно вмешалась Женя. – Львы в Хабаровске есть?
– Думаю, что нет, – осторожно ответил Морозов. – Честно говоря, насчет амурской фауны я не большой знаток. Но мы приедем, разберемся во всем тамошнем зверье, – и Сашка тебе напишет, хорошо? В смысле. Мы за него напишем, а тебе мама прочитает наше письмо. Все узнаем, обо всем подробно расскажем… А ты кто такая? Как тебя зовут?
На миг выражение лица Жени стало таким растерянным и жалобным, что сердце Тамары болезненно сжалось, но тут же она собралась с силами и ответила так сухо, как только могла:
– Ее зовут Женя Васильева. Она дочь той самой моей подруги, о которой я только что тебе говорила, помнишь?
Морозов кивнул, вспоминая ее рассказ о погибшей подруге, и спросил:
– А ее кто заберет, родственники?
– У нее никого нет, – бросила Тамара – и схватилась за голову: – Боже мой, надо ведь еще и Женьку куда-то девать! Муж Ольги на фронте погиб. В детдом устраивать – это долгие хлопоты, а нам же надо сегодня уезжать! Еще с моим паспортом в милицию бежать, к домуправу… Я попрошу соседку ее пока у себя подержать, она хорошая, эта тетя Груня, отзывчивая, а потом… Ну, потом она Женьку сама сдаст в детдом, надо только тете Груне денег дать. У тебя деньги есть, Саша? – сбивчиво бормотала она, отводя глаза от взгляда Морозова.
В эту минуту Саша и Женя слезли с кроватей и, подойдя друг к другу, взялись за руки.
– Я тоже поеду, – решительно сказала Женя.
– А я без нее не поеду, – буркнул Саша. – Никуда. И к тиграм не поеду.
– Да что вы тут устроили! – так и взвилась Тамара, решившая ни в коем случае не позволить Саше вспомнить Женьку и ту странную привязанность, которую они питали друг к другу. Родственную, как уверял Егоров… но Тамара не хотела этому верить. – Да зачем она тебе, Сашенька?! Это ведь просто чужая девочка!
Саша и Женя снова уставились друг на друга, и снова сердце Тамары сжалось, но теперь от ужаса: вдруг Саша закричит, что Женька никакая не чужая, и еще их болтовня про какую-то общую бабушку Евгению Дмитриевну вспомнилась Тамаре, заставив покрыться холодным потом…
Саша и Женя молчали, только одинаково насупились, но молчание это было таким многозначительным, что Тамаре стало совершенно ясно: придется или Сашку увозить связанным, а то и опоить его знаменитым маковым молочком, уподобившись покойнице Фаине Ивановне, чтоб ее черти на том свете жарили, огнем жгли! – или брать Женьку с собой.
У нее перехватило дыхание от отчаяния. Но внезапно милое лицо Ольги возникло перед глазами, и вспомнился их разговор, когда Тамара вернулась из Старой Пурени, со строительства укреплений. Тамара твердила, что боялась, если ее там убьют, Ольга бросит Сашу. И, бормоча это, Тамара прекрасно понимала и без Ольгиных клятв, что подруга никогда и ни за что Сашу не бросит. А вот Тамара теперь собирается бросить Женьку…
Но как же иначе?!
– Слушай, Том, девочку мы тоже с собой забираем, – перебил ее мысли Морозов. – Даже и не спорь. Я ж тебя знаю: ты сама себе поедом заешь, что ее бросила. Ты же добрая… ты же добрая, да, Томочка?
В голосе его звучали умоляющие нотки, и Тамара остро почувствовала, что все ее надежды на будущее пойдут прахом, если она откажется взять Женьку. Ведь Морозову нужны сейчас не только она и Саша – ему нужно какое-то идеальное будущее, о котором он истово мечтал во время боев и после них, на мостике своего эсминца и потом в кубрике, которое снилось ему ночами в госпитале и ради которого он выжил. Этим своим единственным глазом он не хочет видеть никаких недостатков в Тамаре, а если все же разглядит их, то… то что случится?
Он уже один раз ушел от жены, потому что она оказалась не такой, как ему мечталось. Вдруг уйдет снова? И как ей тогда жить – здесь, в Горьком, оставаться?! И ждать, пока нагрянет Егоров и опять заведет это ужасный разговор о том, что Саша вовсе не ее сын и они с Женей – брат и сестра?!
– Конечно, – пролепетала она, с мольбой глядя на Морозова. – Конечно, я бы хотела Женечку взять с собой, но только как же это устроить, Саша? Вечером поезд… Разве можно всё уладить? Ты не представляешь, как всё это сложно! Это непреодолимо!
– Нет таких крепостей, каких не взял бы Герой Советского Союза Александр Морозов, – сказал ее муж, расстегивая шинель, и Тамара с изумлением увидела блеснувшую на его кителе золотую звезду. – Всё устроится, поверь, Томочка…
Всё в самом деле устроилось, причем стремительно. Тамара целый день пребывала в каком-то тумане, в оцепенелом, покорном спокойствии, бегая, как нитка за иголкой, за Морозовым в отделение милиции, паспортный стол и к домуправу, еще в какие-то учреждения, и везде всё получалось влёт, как по маслу! Потом они спешно покидали в чемоданы вещи (по зрелом размышлении Тамара решила не расставаться с подарками Лозикова), собрали продукты в дорогу – и помчались на машине в Арзамас, заперев дом и сдав ключи участковому. Вот тут уж Тамара понервничала, сообразив, что Саров-то совсем рядом, в двадцати километрах от Арзамаса, и вдруг, господи помилуй, Егорову тоже взбредет отправиться в Москву именно сегодня?!
Но не взбрело. Обошлось!
Наутро они были уже в Москве. Разместив семью в служебной гостинице, Морозов спешно оформлял карточки на жену и детей, а Тамара, оставив Сашу и Женю под присмотром дежурной, сбегала на Спартаковскую, постояла около двери своей бывшей квартиры (она стояла опечатанная, а времени искать участкового не было, да и не хотелось надрывать сердце воспоминаниями), а во дворе встретилась с Люсей Абрамец, которая сидела на лавочке с ребенком на руках. Это была та самая Люсьеночка, о которой упоминал Морозов, – крохотная-крохотулечная (в мать пошла), но довольно хорошенькая (не в мать пошла!), и Тамара ее искренне похвалила.
– А ты бы видела ее глаза! – гордо сказала Люся. – Красоты необыкновенной! Как васильки!
Она вознамерилась было разбудить дочку, чтобы продемонстрировать Тамаре васильковые глазки, но девочка просыпаться не хотела, начала хныкать, так что Люся снова укачала ее. Тамара написала для Люси свой новый адрес: Хабаровск, Главпочтамт, до востребования, попросив пересылать туда письма, если будут, оставила ей денег – и ушла, тактично не спросив, от кого же это Люся умудрилась родить. Да впрочем, это ее не слишком интересовало!
Около полуночи военный эшелон, в составе которого было несколько купейных вагонов для командированных и их семей, отправился в Хабаровск.
Хабаровск, 1954 год
Женя стояла на березе и смотрела то на закатное небо, то на белое цветущее облако, которое лежало внизу, на пересечении улиц Вокзальной и Запарина. Практически вся Вокзальная состояла из длинных и довольно глубоких оврагов, посередине которых бежала в Амур помойная речка Чердымовка. В городе были две таких речки – Чердымовка и Плюснинка. Некогда, рассказывали, это были две чистые и прозрачные горные реки, однако потом, когда застава Хабаровка, начинавшаяся как военный пост, начала обживаться, расширяться и строиться, по обеим сторонам речушек выросли домишки, образовав неминуемый в каждом спешно застраиваемом городке шанхайчик. Бог его знает, прочему такие городишки по всей России называются шанхаями! В Хабаровске китайцы жили в своей слободке на Казачьей горе. А в шанхае селились русские да украинцы.
