Чарльз Уильямс - Сошествие во Ад
Страх приковал его к месту. Он постоял, мигая, а потом осторожно повернул голову. Позади тянулась длинная полоса теней и бледного света, но за ними, за домом, в котором он умер, находился широкий промежуток, пустое скалистое возвышение, залитое ярким светом, похожим на солнечный. А выше колыхался и перекатывался волнами густой золотистый свет, отражавшийся вовсе не от стекла, а от какой-то льдистой поверхности. Он стал пристально смотреть назад, так же, как перед этим смотрел вперед. Страх не позволял ему вернуться туда, но и вперед, в сторону непонятного блеска идти не хотелось. Идти туда – значило расстаться с умиротворенным покоем, к которому он успел привыкнуть. Ну почему ему нельзя и дальше бродить неспешно, представляя Луну и неприятных людей, падающих с нее в мир, который вдоволь поиздевается над ними? Не так уж много он просит.
Нет, наверное, все-таки много. Он не получит того, чего хочет. Пока он был жив, Государство всячески портило ему жизнь. Здесь ему на время представилась возможность хотя бы мысленно отплатить ему. На некоторое время справедливость восторжествовала, но его месть миру не могла длиться вечно. Теперь мелкие обиды и с той, и с другой стороны больше не принимались в расчет. Пришло время настоящей ответственности.
Он увидел движущийся навстречу сгусток света. Призрак стоял перед домом, в котором он принял смерть. Еще недавно за этим зданием тянулись остовы других, но теперь там простирался только голый камень или лед, как ему сначала показалось. Странная неровная поверхность уходила к вершине холма, и вся она была охвачена игрой света. Блики вспыхивали в самых неожиданных местах, и казалось, что камень откликался на эти всплески света. Возможно, именно это пугало его, потому что земля оставалась землей, но только теперь она стала живой.
Несколько минут он постоял, вглядываясь, и вошел. В тот же миг все строение пронизала вспышка света. Мертвец вскрикнул и побежал. Он бежал вниз, к подножию Холма, туда, где увидел первый отблеск. Впервые с тех пор как он вошел в этот мир, он видел других существ, обитателей страны, у которой, без сомнения, было много названий – научных, психологических, теологических. Он никогда не слышал этих названий, но теперь знал, что они есть.
Водоворот времени, свойственный смерти, захватил его.
Маргарет Анструзер в своем сонном видении решилась на смерть. Решение имело силу для обоих миров – там и здесь. Всем прошлым переживаниям и сомнениям оставалось лишь подчиниться. Но если ее решение было принято в полном согласии с самой собой, то этот человек умер только снаружи, телесно. Поскольку его вынудили это сделать, у него оставалась возможность возродиться. Возрождение давало ему шанс познать любовь. Но ему не приходилось встречаться с ней в прошлой жизни, поэтому он не думал о ней и сейчас. Однако в прошлой жизни у него никогда не было возможности избрать любовь, поэтому ему предложили ее опять, но теперь как спасение. Ненависти не было места в этом мире.
Он бежал по улице. Улица смыкалась за ним. В спешке он не замечал ее сходства с теми улицами, на которых прошла его жизнь. Вдали он увидел мужчину и женщину, и теперь мчался за ними все быстрее. По мере того как он спускался с Холма, стремление к одиночеству покидало его. Теперь одиночество воспринималось как запах бесплодного камня; призрак больше не хотел его. Вокруг царила тишина. Он не слышал шагов тех, впереди, но быстро нагонял их, стремительно проносясь для этого сквозь свою прежнюю жизнь. Когда между ними оставалось не более ста ярдов, женщина оглянулась через плечо. Призрак ощутил давно забытую усталость. Ноги отяжелели. Он ясно видел лицо женщины и понял, что это его жена. Ее губы шевелились, произнося слова, но по-прежнему не было слышно ни звука. Впрочем, он и так знал все, что она скажет. Она всегда говорила одно и то же. Мужчина, державший ее за руку, вдруг остановился и, как будто отталкиваемый этим каскадом слов, отступил на пару шагов. Затем он медленно, словно с трудом, начал поворачиваться. Призрак видел это движение. Ему вдруг стало ужасно важно ускользнуть, прежде чем они его поймают и потащат за собой, и заставят опять слушать этот ненавистный, отвратительный голос, сделают навсегда пленником этих рук, жертвой его прежних желаний. Он развернулся и кинулся по улице обратно.
Спустя некоторое время он осмелился оглянуться и не увидел их. Он еще немного потрусил вперед, опять оглянулся, увидел, что улица пуста, и перешел на шаг. Вправо идти было нельзя – оттуда лился нарастающий поток золотого света, словно там, невидимый отсюда, раскинулся океан. Он не думал об этом образе, потому что не видел моря с детства, а вспомнить об этой поре пока не получалось, ему еще предстояло добраться до нее. Но инстинкт не дремал, он предупредил его, и в ту сторону он не пошел. Там, в запутанном лабиринте улиц и времен ребенок из трущоб играл на берегу во время своей единственной поездки к морю и плакал, потому что мальчик постарше обижал его. Море или солнце – во всяком случае, он воспринимал это как солнце – было источником того света, которого он хотел избежать. Некоторое время он колебался, но потом все же свернул в ту сторону, где под навесами зданий еще оставалась темнота.
Образ окружающего становился все сложнее, в нем проявлялось все больше деталей, будто свет и живой, играющий бликами камень захватывали все большее пространство. Улицы стали короче и постепенно заполнялись людьми. Одним из них оказался знакомый прораб. Лицо его наполовину скрывала тень. Кто-то стоял на лестнице с веревкой в руках – то ли поднимался вверх, то ли спускался вниз. Он равнодушно отвернулся от незнакомого человека, подпиравшего плечом фонарь. У того на лице застыло странное выражение: словно он собирался спрятаться за фонарем, намереваясь сыграть с окружающими в какую-то нехорошую игру. Теперь мертвецу приходилось то и дело уворачиваться от других людей, но куда бы он ни повернул, везде его настигал свет или блики на льдистой поверхности. А еще он все отчетливее ощущал запах места, откуда нет возврата.
Он опять бежал, бежал быстро и чувствовал, что теперь они гонятся за ним. Преследователи становились смелее, свешивались из окон, толкались, толпились на улицах, тащились за ним. Он где-то читал о человеке, которого затоптали насмерть, и сейчас подумал об этом, только не мог представить смерть. Он мог думать только о том, что его затопчут. Тогда он побежал еще быстрее, потому что не понимал, как сможет подняться, если вся эта толпа его догонит. Впервые в этом мире он начал уставать. Улицы проносились мимо, ноги двигались все тяжелее, и наконец он остановился совсем, оглушенный круговертью времени и вещей вокруг. Он сдался.
