Дарья Беляева - Маленькие Смерти
Я почти уверен, что Морриган лжет. Ей нужно посоветоваться с матерью.
— Мы забираем Фрэнки, — говорит Мэнди.
— Нет, ваш сын, если не хорош в качестве материала для экспериментов, то хорош в качестве залога.
— Как скажете, — кивает папа. — Дело суток, не более. Передавайте привет маме, Морриган. Очень приятно иметь с вами дело.
Морриган и мой безупречно вежливый отец встают одновременно, а у меня уже кости начинают ныть в ожидании возвращения в катакомбы. Я думаю, что ждать только сутки, а потом меня выпустят, следую за папой, чтобы хотя бы немножко побыть рядом. И именно в этот момент вижу, как папа достает пистолет, и приставляет его к голове еще не переступившей порог Морриган.
Морриган только улыбается, впервые за все время и тянет насмешливо.
— О, эти Гарвардские мальчики.
— Йель, если быть точным.
Морриган улыбается уголком губ, какой-то неловкой, свойственной хорошим девочкам, а не стервозным женщинам улыбкой. И именно тогда я понимаю, снайпер сейчас выстрелит.
— Пап! — вскрикиваю я, перед глазами у меня темнеет, будто я сейчас потеряю сознание или окажусь в мире мертвых. И я оказываюсь, но будто бы не так глубоко, как обычно, на границе с миром живых. Цвета остаются, просто тусклые, и темнота не такая уж абсолютная. Я вижу папу, Мэнди, Доминика и Морриган, чего никогда бы не случилось, будь я в мире мертвых. В тот момент я, разумеется, ни о чем не думаю, просто провожу рукой в воздухе, вязком и холодном, стараясь оттолкнуть папу от Морриган, но получается не это. Воздух под пальцами оказывается будто бы плотным, как ткань, и я эту ткань вспарываю, выпуская темноту. А потом все пропадает, стоит мне только моргнуть, и мир снова наполняется красками.
— Спасибо, Фрэнки, но не стоило усилий, о снайпере позаботятся — говорит папа. И именно в этот момент снова раздаются выстрелы, откуда-то снизу, судя по всему, и выстрелов этих много. — Нам стоит подождать.
Кто-то кричит, кто-то раздает команды. Мне кажется, что параллельно с дурацким фильмом ужасов внизу происходит военная хроника, и от этого несоответствия одной части моей реальности — другой, голова кружится. А может, оттого, что я больше суток ничего не ел.
— Давай, Доминик, — говорит Морриган. Меня в тот момент совершенно не хватает на то, чтобы удивиться, почему Доминик ждал ее приказа, как оружие, на чей курок обязательно надо нажать. Доминик достает два пистолета, и стреляет: в меня и папу. И в этот момент я понимаю, за что папа меня так сдержанно благодарил. Если я, конечно, сделал все хотя бы вполовину так хорошо, как мой отец. Стоит папе только взмахнуть свободной рукой, как перед ним расползается темнота, и от нее бьет холодом, могильным и отчетливым холодом мира мертвых. Пули, которые должны были бы угодить в нас, исчезают в этой темноте.
— Не всех медиумов так просто убить, правда, племянничек? — улыбается Мэнди, а потом вдруг выбрасывает руку вперед, будто кидает что-то, и отшвыривает уже Доминика, но вместо того, чтобы упасть, он зависает на расстоянии сантиметров двадцати от пола. Я вижу как крохотные ниточки, только ниточки темноты удерживают его, впившись в кожу на запястьях и щиколотках. Они проникают внутрь, заползают все дальше и даже смотреть на это чуточку противно, есть во всем происходящем что-то неестественное.
— Райан, спорим я смогу убить племянничка и не расплакаться?
— Если я буду с тобой спорить, милая, это будет значить, что я хоть чуточку в этом сомневаюсь.
— Только попробуй, сука! — рявкает вдруг Морриган, и тут же перестает напоминать прежнюю, стальную и стервозную женщину.
Папа касается пальцем шеи Морриган, и я вижу, как в пронзительно-синей жилке под ее светлой кожей, проплывает что-то темное, идет вместе с кровью.
— Знаешь, как умирают люди, кузина? Знаешь, разумеется, это ведь сфера твоих интересов. Будь, пожалуйста, благоразумна, если не хочешь познакомиться с такой неприятной вещью, как аневризма, например, или внезапным сердечным ударом.
Папа убирает пистолет в карман, но отчего-то я уверен, что то, что он поместил под кожу Морриган, в ее вены — оружие не менее смертоносное.
Мэнди с легкостью удерживает Доминика, и тот кажется таким бледным, что веснушки его приобретают чернильный, нездоровый оттенок.
— Нет, Мэнди, милая. Мальчик — наш племянник, наша кровь. Давай проявим к нему чуточку уважения, хотя бы на первый раз. Отпусти его.
Мэнди отдергивает руку, будто бы стряхивает что-то с пальцев. Доминик падает на пол, он не шевелится.
Выстрелы теперь слышатся ближе, и от очередной болезненно-звучной автоматной очереди, я будто бы включаюсь. Бросившись к Доминику, я щупаю его пульс, и нахожу пальцами биение под кожей.
— Что с ним, Мэнди? Что ты сделала?
— Все будет нормально, — говорит она. — Оклемается. Смерть приходит с темнотой. Вот, кстати, Морриган, отличный новый девиз для вас, не находишь? Темнота вытягивает из человека жизнь. Впрочем, чтобы убить его нужно было бы довольно много.
— Ну сколько же можно там копаться? — вопрошает папа.
— Может, он мародерствует?
— Кто он?
Ткань моей реальности порвалась еще на моменте с тем, как мой папа отправил с десяток пуль в мир мертвых, и теперь я судорожно пытаюсь сообразить хоть что-нибудь, но не могу. Я переворачиваю Доминика на спину, глаза у него закрыты, и он совсем бледен.
А потом я понимаю, кто именно этот загадочный, задержавшийся, мародерствующий он. Наверное, стоило догадаться. Мильтон с ноги открывает дверь, едва не зашибив папу и Морриган. Он удерживает за горло отца Стефано, приставив автомат к его голове. Дядя Мильтон в форме неизвестной мне армии, и я его таким раньше никогда не видел. Я имею в виду, я знаю, что Мильтон — солдат, и что Мильтон — чокнувшийся, и все это уживается в моей голове как-то совершенно отдельно. Но сейчас передо мной чокнувшийся солдат.
— Зачистка школы завершена, братик. Мы с парнями отлично поработали. Остался один католик, но он без оружия и без ансамбля. Мы оставляем свидетелей?
Глаза у Мильтона совершенно шалые, но при этом такие яркие и живые, совершенно непередаваемо красивые. Пьяные, но не от алкоголя, а от крови. И тогда я замечаю, что дядя весь в брызгах крови. Меня начинается подташнивать, и я рявкаю вдруг, сам от себя не ожидая, приказным тоном:
— Нет. Этот человек помогал мне. Отпусти его.
И Мильтон отпускает отца Стефано, улыбается мне, вдруг будто бы протрезвев.
— Привет, племяш.
А потом проводит пальцами по пятнам крови на щеках, превращая их в полосы, которые в фильмах рисуют для маскировки.
— Операция по спасению тебя завершена.
