Виктория Борисова - Теория невероятности
У Виктора во внутреннем кармане пиджака требовательно и громко зазвонил мобильник. Увидев номер, он недовольно поморщился, но все же ответил и сразу же зачем-то пошел в ванную с трубкой в руке.
Очень странно. Ирина сразу насторожилась и отложила журнал в сторону. Неужели снова появились какие-то секреты? Если так — она непременно должна знать, что происходит!
На цыпочках она прошла на кухню. Стена соседствует с ванной, и, если постараться, можно услышать, о чем говорят. Подслушивать было очень стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. К тому же сейчас именно на кухне у нее уйма дел — надо навести порядок, помыть посуду…
Руки привычно мыли, протирали, расставляли, а сама Ирина как будто превратилась в слух. Каждый звук, доносящийся из-за закрытой двери, казался для нее невероятно важным. Виктор говорил тихо, но все же через тонкую стенку сквозь шум льющейся воды Ирина сумела разобрать слова:
— Нет. Не могу. Ну, я сказал — не могу сейчас! Да, объясню. Потом объясню. Оля, ну сколько можно! Да, сейчас не время. Созвонимся, конечно… Все, пока.
Услышав женское имя, Ирина почувствовала, как в голове начали стучать маленькие молоточки. Конечно, может быть, это всего лишь сотрудница или деловой партнер… Но сотрудницы не звонят в столь позднее время, если только в офисе не начался пожар или не случилось что-нибудь столь же экстраординарное. Опять любовница? Но он же сказал: «Не могу сейчас!» — значит, все-таки семья ему небезразлична. Может, эта девица преследует его? Шантажирует? Или, не дай бог, конечно, нагуляла где-то ребенка и хочет повесить его Виктору на шею?
Надо что-то делать. Может быть, попытаться поговорить с ним? Ведь когда-то они отлично понимали друг друга!
Когда муж вернулся в комнату и вновь уселся на диван перед телевизором, вид у него был удрученный и недовольный. Только сейчас Ирина впервые заметила, как одрябли его щеки и лысина, просвечивающая на макушке, стала заметно больше… Какой же он стал старый! — подумала она. Неизвестно откуда к сердцу нахлынула почти материнская жалость. Хотелось обнять его, прижать к себе, погладить по голове, словно маленького. Она протянула руку, но, стоило ей прикоснуться к нему, Виктор высвободился резко, почти грубо:
— Ах, оставь меня, пожалуйста!
Ирина покорно отстранилась. От обиды слезы навернулись на глаза, но она изо всех сил старалась не поддаваться чувствам. Ну да, конечно, у них сейчас сложный период, но, может быть, просто нужно время? Как говорила мама когда-то, «все перемелется — мука будет». Вместе они справятся, справятся непременно! Нужно всего лишь немного доверия и теплоты, и тогда они снова станут близки.
Она старалась не обращать внимания на тихий, но внятный внутренний голос, который упорно твердил: нет! И ни к чему себя обманывать. Тут скорее уж не мука, а мука! В смысле — сплошное мучение.
И все равно, все равно… Никто ведь не обижается на капризы тяжелобольного, а тут почти то же самое! Видно, что человек страдает, и она непременно должна ему помочь.
Ирина подсела рядом, накрыла его руку своей и осторожно спросила:
— Витя… Я давно хотела с тобой поговорить.
— Ну, говори.
В голосе его звучала усталая обреченность. Куда, мол, от тебя денешься?
— Скажи, что с тобой происходит последнее время?
— Ничего не происходит, не выдумывай, пожалуйста.
— А кто тебе звонил сейчас?
Вот этого говорить явно не стоило. Виктор вскочил с дивана и нервно заходил по комнате.
— Только не надо сейчас начинать скандала! Не надо! Очень тебя прошу. И так проблем достаточно. Знаешь, что у меня на фирме творится? Одни проблемы! Со здоровьем теперь вот тоже… Пообедать толком не могу, сразу плохо становится! Бутербродами перебиваюсь! И дома покоя нет от твоих дурацких разговоров. Скучно тебе, да? Больше заняться нечем, кроме как меня доставать? А вот попробовала бы, как я, по двенадцать часов, чтобы ни дня, ни ночи не видеть…
Он снова плюхнулся на диван, словно вспышка активности отняла его последние силы, и попросил устало:
— И вообще… Ты уйди, пожалуйста, не мелькай, а?
Ирина видела, как побледнело его лицо, виски запали и в глазах появилось выражение тоскливой безнадеги. Она до боли прикусила губу и вышла из комнаты. На кухне осталось полно немытой посуды, надо еще убрать в холодильник остатки ужина, а тут еще и Толик задерживается… Где он только ходит в такое время?
— Привет, родители! — раздалось из прихожей.
Слава богу, пришел! Ирина вышла к нему навстречу, торопливо вытирая руки кухонным полотенцем.
— Привет! А что так поздно? Где ты был? Есть хочешь?
— Да так, гулял ребятами… И есть не буду, мы в «Макдак»[2] зашли.
Ирина собралась было разразиться целой тирадой насчет того, что надо не болтаться неизвестно где, а заниматься, ведь экзамены совсем скоро, что еда в «Макдональдсе» — чистая отрава и не стоило бы портить здоровье смолоду, а главное — хотела выспросить поподробнее, с кем сын проводит время и что они там делают, но… Сейчас она чувствовала себя такой усталой, разбитой, измученной, что педагогический пыл иссяк совершенно.
— Ну ладно, как хочешь… — только и сказала она.
Дверь в комнату сына закрылась перед самым носом. Ирина вернулась на кухню и снова принялась за свое занятие. Она мыла тарелки, по рукам струилась теплая мыльная пена, а по щекам текли слезы. Ну почему, почему все так неудачно складывается?
Нет, не надо думать об этом. Время позднее, она устала, лучше не мучить себя напрасными мыслями и тревожащими душу вопросами, на которые нет ответа. Лучше вымыть посуду, прибрать со стола — и спать…
А завтра начнется новый день, будь он неладен.
Ночью над городом разразилась настоящая буря. Ирина проснулась оттого, что под порывом ветра резко захлопнулось окно, да так, что стекла жалобно зазвенели.
Она вскочила с постели. Тюлевая занавеска развевалась, словно парус, надутый ветром, створка окна, что она оставила открытым на ночь из-за жары, хлопала снова и снова, а на подоконник ручьями лилась вода.
Ирина поспешно закрыла окно. Не дай бог, Виктор проснется, а ему рано вставать на работу! Мало разве давешней ссоры, не хватает еще новой вспышки раздражения. Она с беспокойством оглянулась на мужа, но тот мирно похрапывал, развалившись на кровати.
А самой Ирине что-то совсем расхотелось спать. Она еще долго стояла у окна, глядя, как гнутся под ветром деревья, как молнии сверкают в небе… Голубые сполохи напомнили ей о колдунье и ее магическом шаре. При одной мысли, что завтра (точнее, уже сегодня!) ей снова предстоит встретиться с этой женщиной, Ирина почувствовала, как во рту мигом пересохло и предательски задрожали колени.
