Виктор Точинов - Стая
— Утешать тебя не буду, не мальчик, — сказал Руслан. — К тому же…
Он не закончил фразу, сказал совсем другое:
— В общем, решай. Решай сам. Я за тебя — не хочу. И не хочу, чтобы Наташа видела, как я застрелю опасного зверя. И уж тем более не хочу промахнуться.
— Я ЧЕЛОВЕК!!! — не то провыл, не то простонал Ростовцев. Он лежал, не поднимая головы, прижавшись лицом к полу, оббитому каким-то древним коричневатым пластиком, ломким, растрескавшимся, и всматривался в его крохотные трещинки, — словно мог увидеть там какой-то ответ, какую-то чудесную, спасительную идею…
— Человек — докажи, — коротко ответил Руслан.
Ростовцев услышал какой-то стук — словно твердое опустилось на твердое. Потом — шаги. Потом — скрип двери. Потом все смолкло.
Он лежал, и весь этот разговор казался нереальным, — сон, кошмар, после которого непременно последует пробуждение. И такими же зыбкими, нереальными казались воспоминания о последнем месяце жизни — до трехнедельного забытья… Гораздо ярче, жизненней, реальней казалось сейчас другое…
…Солнце, снег, лед. Блестят, режут глаза. Кровь. Тянется красной дорожкой. Человек. Убегает. Неуклюже и медленно — в сравнении со стелющимися надо льдом ЕГО прыжками. Окровавленная спина все ближе… Прыжок. Истошный вопль загнанной дичи. Победный, яростный рык. Трепещущая на клыках плоть…
Он поднялся на ноги. Посмотрел на стол, — зная, что там увидит. На столе — разложенная карта-пятикилометровка. А на карте тускло блестел вороненой сталью пистолет.
Пистолет с единственным патроном, снаряженным не простой, особой пулей — первый вариант выбора, предложенный Русланом. Предложенный и положенный под нос.
Второй вариант не лучше: обратиться за помощью к белым халатам, к профессорам-доцентам, к докторам и кандидатам медицинских наук… Правда, по словам Руслана, трудно надеяться, что угодит Ростовцев к независимым и доброжелательным медикам, свято следующим клятве Гиппократа. По крайней мере, много лет все случайно выявленные особи спонтанных ликантропов у несекретной медицины изымались (та же судьба ждала и прочих паранормалов — подлинных, не шарлатанов, выманивающих деньги у доверчивой публики). Так что угодит Ростовцев в ту же самую Лабораторию, в ту же клетку с серебряными прутьями, под те же скальпели… Либо в конкурирующую засекреченную клинику, принадлежащую другому силовому ведомству. Хотя, говорил Руслан, имеется крохотный шанс избежать такой судьбы: времена все же новые, если история сразу же получит огласку и общественный резонанс… Но едва ли. Времена меняются, но некоторые тайны так и остаются тайнами, смертельно опасными для всех любопытствующих…
Нет… В клетку и под скальпели — никогда…
Над последним вариантом Ростовцев раздумывал дольше. Подошел к карте, еще раз посмотрел на обведенный Русланом круг… Места глухие, дикие, — тайга и предгорья. Деревень нет, лесоразработок нет. Были в старое время на очерченной территории три или четыре охотничьих участка, сидели в сезон штатные охотники из отдаленного Анкеевского госохотхозяйства, — да и тех давно уже нет. И госхоза нет тоже. Пушного зверя повыбили, а мясозаготовкой заниматься резона нет, — вывозить себе дороже…
Короче говоря, по словам Руслана, — полное безлюдье. А вот копытных — косуль, изюбрей, сохатых — хватает с избытком. Намек ясен? Ясен-то ясен, да смысл в чем? Гоняться по распадкам за изюбрями — год за годом, ничего не соображая, позабыв, кто ты есть… Руслан в ответ поведал теорию о разуме, просыпающемся в конце концов у ликантропов. Шаткая теория, хлипкая. Сколько лет они там мудрили с мохнатыми бестиями? Пятнадцать? И ни одна отчего-то не поумнела… Поумнеешь тут, пожалуй, возражал Руслан, когда у тебя постоянно то одно, то другое на нужды науки отрезают. Да и не жили зверюги подолгу в клетках, — несколько месяцев, год самое большее… Много ли разума у младенца-то десятимесячного?
Ростовцев переводил взгляд с кривовато нарисованного круга на пистолет. И обратно.
Руслан — человек насквозь городской. И про жизнь таежную мало что знает… Но он, Ростовцев, здесь детство и юность провел, понимает кое-что. Безлюдье-то оно безлюдье, но… Там своя жизнь у людей, на картах никак не отражающаяся. Ее и самолета-вертолета не разглядишь, и со спутника, самой мощной оптикой оборудованного. Каждую весну уходят в тайгу только им ведомыми тропками ловцы удачи — те, кому тесно и душно в городах да поселках сидеть. «Левые» соболевщики и ломщики жадеита. Искатели женьшеня и охотники за мускусными мешочками кабарги. Золотоискатели, не привыкшие сдавать государству намытое шлиховое золото. Энтузиасты, годами ищущие то клад Колчака, то клад Чингисхана… Да еще спиртоносы — народец темный и мутный, сами у тайги ее богатства отбирать не хотят, у добытчиков на спиртяшку норовят выменять…
В общем, не бывает в тайге абсолютного безлюдья. Нигде. Редколюдье — так оно вернее звучать будет…
Значит, рано или поздно… Ростовцев закрыл глаза.
…Дичь. Двуногая. Убегает. Оглядывается. Падает, споткнувшись. Прыжок. Кости трещат на клыках. Волосы, окрашенные кровью… Трепещущие, еще живые комья плоти проваливаются в желудок…
Он вновь распахнул веки — широко-широко, но яркая картинка еще несколько секунд стояла перед глазами.
Рука, больше похожая на лапу, потянулась к пистолету. И отдернулась…
…Наташа сидела неподалеку от хибарки, там на улице стоял длиннющий деревянный стол с двумя вытянувшимися вдоль него деревянными скамьями — наверняка место былых коллективных трапез экспедишников. И стол, и скамейки изрядно попортила непогода — навес, некогда прикрывавший их дождя, уцелел лишь в виде нескольких жердей, давно лишившихся брезента, — или что там еще на них было натянуто…
Она сидела, подтянув ноги на скамью, обхватив колени руками — как нахохлившаяся птичка на жердочке. Руслан подошел, сел рядом. Пистолет держал наготове.
Очень долго сидели молча. Из времянки не доносилось ни звука.
— Я боюсь, — сказала наконец Наташа. — Вдруг он… как тогда, с теми, в «форде»… Только с нами…
— Я не мог иначе, — вздохнул Руслан. — Каждому надо дать шанс остаться человеком…
Вскоре после его слов из времянки донесся выстрел.
Негромкий, приглушенный.
3
Ночь давно закончилась. Даже утро уже не назвать было ранним… Граев еще не ложился. Он уже сбился со счета: сколько же чашек кофе выпил. Выкуренные сигареты сосчитать было проще — недавно почал третью пачку…
