Самая страшная книга 2024 - Тихонов Дмитрий
Но вот на горизонте вырос их ТРК – торгово-развлекательный центр, единственный крупный на весь район. Свой прежний лоск он потерял давно и сейчас выглядел, как после бомбежки. Однако Шишига, приходившая сюда не впервые, знала, что и в разрушенном, разграбленном храме потребления еще можно отыскать полезное.
Да, приходилось рисковать. А куда деваться?
И крысы уже надоели до тошноты…
Вскоре под ногами хрустнуло стекло. Шишига проникла в ТРК и на несколько минут, приглядываясь, прижалась к стеночке. Мерзкий свет, что проходил сквозь окна и пробоины в стенах с потолком, был не в силах побороть всю тьму, что теперь обитала здесь без электричества. Пришлось включить тусклый фонарик.
«Потихоньку… Полегоньку… – успокаивала себя Шишига. – Тише едешь – дальше будешь…»
Сквозняк, скользнувший по волосам, принес запах тухлятины. Остатки еды, что оставались в продуктовом гипермаркете, давно испортились, когда сдохли холодильники, да и людские трупы, настигнутые смертью на шопинге, добавляли свое амбре.
Впрочем, кое-что из пищи долгого хранения отыскать здесь было еще возможно: банки тушенки, лапшу быстрого приготовления и, главное, бутилированную воду, которая теперь стала на вес золота.
Но сегодня Шишига хотела найти не только пропитание. Из ее памяти не желала уходить девка – перепуганная худышка в чужих и явно тесных ей обносках. Приодеть бы ее. Да и самой Шишиге новая обувка не помешает…
Сердце колотилось, каждый нерв был натянут до предела. Шишига продвигалась медленно, нога за ногу, пока фонарик не высветил первый отдел со шмотьем. На витрине, застыв в манерных позах, стояли четыре манекена в платьях и когда-то модных мини-кокошниках из славянской коллекции.
Она мысленно потерла руки и шагнула вперед. Кружок света от фонарика бодрым солнечным зайчиком запрыгал по прилавкам и вешалкам, по изгвазданному полу и кассе, за которой больше не стояли улыбчивые молоденькие продавцы.
Нет ли кого? Полуживого мародера? Перерожденной твари?
«Ни души. Кроме тебя, старуха», – усмехнулась Шишига и смело пошла дальше. Чуйка, не раз спасавшая ее жизнь, спокойно молчала.
Поднять одно, осмотреть другое – минут через пять она цапнула пару подходящих, на ее взгляд, вещей и стала упаковываться. Квакающий смех, что прозвучал у входа, она услышала, когда уже застегнула рюкзак.
Страх скрутил желудок в морской узел. Хрипло вякнув, Шишига вскинула ружье. Она еще успела понять, что на витрине осталось лишь три манекена, когда в нескольких метрах от нее выросла тонкая, почти двумерная фигура, светящаяся собственным болотно-зеленым светом.
Казалось, пальцы примерзли к спусковому крючку, не в силах его нажать. Приоткрыв рот, Шишига смотрела, как пластиковый лик манекена зарастает сплошной сероватой кожей. Как пестрый кокошник облезает, обращаясь в острый костяной нарост той же формы, а зеленоватое платье удлиняется, ползет по сторонам ядовитым вьюнком.
Но вот среди серости прорезалась щель жабьей пасти. Открылась, издав новый квакающий звук. Фигура качнулась, мотнулась, сделав нелепое танцующее движение. Воздела руки в широких рукавах, измазанных черной грязью.
«Царевна-лягушка, – вспыхнуло и погасло в Шишигином сознании. – Моя лягушонка… в своей коробчонке едет…»
А потом тварь резко опустила руки, выпуская из рукавов сотню острых, как стрелы, осколков костей.
Вскричав, Шишига бросилась в сторону и упала среди кучи тряпок. Свистящий осколок вонзился в ее щеку, второй – скользнул, не поранив, по предплечью, но мгновение спустя она уже была на ногах. Ярость победила страх, и ливень пуль, исторгнутых ружьем, жестоко изрешетил танцующую мерзавку…
Чтобы обратиться ласковым весенним дождиком.
Шишига отступила, глядя, как отверстия от пуль затягиваются. Сглотнула, когда невредимая жуткая царевна скользнула к ней. И, не выдержав, побежала, петляя, как заяц.
Костяной вихрь подло ударил ей в спину, пронзая толстое пальтишко и рюкзак. Задел мигом закровившее ухо и срезал седую прядь.
Шишига споткнулась, выкатилась наружу, поднялась, все еще слыша за собой мерзкий смех, и что было сил припустила к выходу.
Ей нельзя было умирать. Не так. И не сегодня!
Она не помнила, как добралась до Логова. Пролетела на адреналине, как на крыльях. Девка встретила ее по-совиному огромными глазами и, ахнув, бросилась помогать.
Раны не загноились, зажили быстро. Совсем как тогда, когда Шишига, еще одинокая, первый раз схлестнулась с нечистью и заполучила царапину. Видимо, сработал иммунитет.
Да только то, что пули не причинили новой гадине вреда… Вот это напрягало. Шишига все думала об этом, не решаясь на дальнейшие вылазки в ТРК. Трижды в день обходила Логово, проверяя и обновляя обереги, с тревогой осознавая, что они мало-помалу ослабевают и заканчиваются. Продолжала думать о мертвой и живой воде, проводить свои эксперименты и неустанно наказывать Кощея. Ждать и надеяться, пробовать и еще раз пробовать, размышлять, а не пора ли рассказать всю ее историю подопечной…
А потом у девки начал расти живот.
Никто из них не понял, что произошло, пока не стало поздно. Ни наивная Найденка, ни вроде бы матерая Шишига сперва не могли и подумать, что дикая тошнота может быть предвестником чьего-то появления на свет. Все-таки чем только теперь не питаются.
Но за тошнотой пришла мертвящая усталость, за усталостью – разбухание сосков, частые позывы в туалет, а потом…
Эта выпуклость на животе. Все ярче, очевидней.
И страшней.
Потому что как ни ругала себя, как ни пыталась вспомнить Найденка, а клятая пустота в ее памяти никак не желала заполняться. С кем она была, по своей ли воле?
А еще – может ли ребенок расти в утробе столь быстро? Или и она, и Шишига, измучившись выживать, потеряли ощущение времени? Сколько же дней, месяцев прошло?..
Найденка не знала. Сидела себе в уголке и плакала, особенно когда встревоженная и злая подруга вновь соскакивала со своего матраса и начинала бешено метаться по комнате.
Шишига бормотала. Шишига скрежетала зубами. Пыталась вспомнить: какое сейчас время года, сколько дней прошло с катастрофы и куда, куда, куда же делся блокнот, где она вела отсчет, пока не забросила?
Шишига злилась. Задавала вопросы самой себе, словно не замечая Найденку.
Но хуже всего бывало, когда она ее замечала. Тогда Шишига разворачивалась – жутковатым движением облезлой тигрицы – и опять бросалась допрашивать:
– Вспоминай, девка. Вспоминай, так тебя и растак!
Найденка мотала головой. Давно не мытые, сальные патлы хлестали ее по мокрым от слез щекам.
– Ох, горе-горюшко… – стонала Шишига, сжав двумя пальцами переносицу. Пинала все, что попадалось ей под ногу, а затем вновь заводила свое, страшное, свирепея с каждой секундой: – Я б для батюшки-царя… родила б нетопыря… Под кем валялась, девка? Под кем? Отвечай!
– Не помню!.. – выла Найденка, и тогда Шишига подходила ближе. Садилась рядом на корточки, склоняла голову набок… Вытягивала палец, увенчанный бурым обломанным когтем, и начинала простукивать на ее животе жуткую азбуку Морзе:
– Кто, кто в теремочке живет? Кто, кто в круглобоком живет? А-а-а?
– Хватит! – однажды, не выдержав, шлепнула ее по руке Найденка.
Шишига моргнула. В глазах ее, карих с ястребиной желтизной у зрачка, Найденка увидела свое крохотное, жалкое отражение.
– Значит, не помнишь, – очень спокойно промолвила Шишига.
– Нет!
– Ну, на нет – и суда нет, – ответила Шишига.
И в тот же день, несмотря на отчаянное сопротивление, опять посадила ее на цепь.
…Обереги стремительно теряли силу, а патроны из разграбленного оружейного – заканчивались. Обходя заброшку, когда-то столь любимое, красивое здание, Шишига чувствовала, как страх и ярость смерчем восстают у нее внутри. Смотрела на черный, как нефть, плющ, который полз по стенам снаружи, плевалась на кривые ухмылки трещин в кирпичах, что становились шире и зубастее с каждым днем, и слышала, как голоса нечисти раздаются все ближе.
