Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина
– Ты знаешь, что несколько лет назад в Лощине свирепствовала лихорадка?
Я кивнула.
– И вы всегда говорили мне, что мои мать и отец заболели и умерли.
Катрина повернулась к окну, но не думаю, будто она видела что-либо за стеклом. Взгляд ее устремлен был куда-то вдаль – но не в пространство, а во время.
– Да, твоя мать подхватила лихорадку, и да, она умерла от болезни. Но твой отец умер, потому что отправился в лес, чтобы найти способ спасти ее и тебя.
– Меня?
Катрина кивнула.
– Ты тоже заболела, как и твоя мать. Страшно было смотреть на это. Такая малышка, всего несколько лет – и твое безвольное тельце горит в лихорадке. Ты не могла даже плакать. Бедный Бендикс, он места себе не находил от беспокойства.
– Опа сказал, что мой отец погиб из-за Шулера де Яагера, – очень осторожно сказала я, внимательно наблюдая за бабушкой.
Катрина могла взорваться в любой момент, подобно пушечному ядру, разрывающему в клочья шеренги солдат.
Взгляд ее стал жестче.
– Этот старый ублюдок. Чтоб ему сдохнуть и отправиться к дьяволу, там ему самое место.
Я потрясенно уставилась на Катрину. Бабушка никогда так не выражалась. Бром – да. Но не Катрина.
Увидев мой разинутый рот, она коротко рассмеялась:
– Поверь, Бен, если кто и заслуживает низвержения в ад, так это он.
– Бром сказал, что Шулер – отец моей матери?
В конце предложения я поставила вопросительный знак, поскольку все еще надеялась, что это окажется неправдой.
– И ты удивляешься, отчего мы никогда тебе этого не говорили. Что ж, ты с ним встретилась. Захотелось тебе, чтобы он был твоим дедом?
– Нет, – выпалила я так быстро, что Катрина вновь рассмеялась.
– Даже до того, что случилось с Бендиксом и Фенной, мы не хотели подпускать его к тебе. Я очень любила твою мать, но никогда не понимала, как она может быть одной крови с этим человеком.
– У меня от него мурашки ползли по спине.
– Как и у всех прочих. Полагаю, даже его жена чувствовала то же самое, хоть она и продержалась достаточно долго, чтобы родить Фенну, а потом умерла.
Значит, он соврал. Сказал мне, что его жена умерла от горя, когда клудде забрал Фенну. Значит, нельзя верить ни единому его слову. Но чего же он хотел от меня, если собирался только кормить меня баснями?
– Даже Фенна немного боялась его. Она мало рассказывала о своей жизни с отцом, но у меня создалось впечатление, что Шулер де Яагер не был идеальным родителем.
Катрина снова умолкла, погрузившись в размышления.
– Но что случилось с моим отцом? Я не понимаю, как Шулер де Яагер может быть виновен в его смерти, если мой отец погиб как Кристоффель. Если его убил… – я чуть не сказала «клудде», но решила не использовать словцо Шулера, – тот лесной монстр.
– Ты должна понять своего отца. Он был совсем как Бром. И как ты. Бендикс не мог просто ждать. Он хотел что-то делать. Ему нужно было что-то делать. Не мог он сидеть у постели своей жены и дочери и смотреть, как они чахнут. Шулер знал это. И сыграл на характере Бендикса.
Катрина вздохнула. В уголках ее глаз затаилось горе. Печаль, которую она по большей части скрывала – словно не позволяя себе чувствовать ее.
– Бром ненавидел визиты Шулера, всегда пытался не допустить их, если мог, но дочь этого человека болела, и он чувствовал, что должен позволить Шулеру повидаться с ней. В сущности, Шулер сам настоял, а Бром так тревожился, что предположил, будто и старик чувствует то же самое. Но Шулер де Яагер явился сюда не для того, чтобы помолиться за дочь и внучку. Не для того, чтобы пожать нам руки и обменяться словами утешения. Он пришел, чтобы нашептать кое-что Бендиксу и, с учетом исхода, могу предположить, что Шулер изначально желал зла нашему сыну.
Катрина надолго замолчала, а я изо всех сил сдерживалась, чтобы не взвыть: «Но что же сказал Шулер де Яагер?», поскольку знала, что она и сама до этого доберется, а если я проявлю сейчас нетерпение, ома может вообще отказаться рассказывать дальше.
– Он, кажется, вообще не заметил ни Фенны, ни тебя, если уж на то пошло. Он провел у вас всего несколько секунд, прежде чем снова выйти, и хотя никто из нас не входил в комнату вместе с ним, не могу и представить, чтобы Шулер проронил хоть слезинку от горя. Затем он попросил разрешения побеседовать с Бендиксом наедине, и мы вновь ему разрешили, поскольку считали вполне естественным, что тестю Бендикса есть о чем поговорить сейчас с мужем своей дочери. Они прошли в кабинет Брома и пробыли там целый час – достаточно, чтобы мы с Бромом начали задаваться вопросом, о чем это они там толкуют. Когда они вышли, у Бендикса горели глаза, потухшие с тех пор, как вы с Фенной заболели, и этот огонек встревожил меня. Но настоящий ужас поселился в моем сердце при виде лица Шулера. Старик выглядел… удовлетворенным. Не думаю, что человек должен так выглядеть, когда его дочь сгорает в лихорадке, не осознавая даже, где она. А он выглядел так, словно добился своего – и очень рад этому. Бром тоже обратил внимание на рожу этого типа, и как только Шулер де Яагер покинул наш дом, мы спросили Бендикса, в чем дело. Но Бендикс ничего не сказал, даже не намекнул на то, что же они обсуждали. А мы – ну, мы ничего не могли тут поделать. Бендикс был уже взрослым и имел право хранить свои дела в секрете, если ему того хотелось.
На следующий день вам с Фенной стало хуже. Много хуже. Ты уже не издавала ни звука, лежала очень тихо, и я иногда подносила ладонь к твоему носику, чтобы убедиться, что ты дышишь. А Фенна металась, и кричала, и дрожала так, что иногда скатывалась с кровати, а я не знала, как охладить влажные тряпицы, которые клала ей на лоб – едва коснувшись ее кожи, они нагревались и делались бесполезными. В вашу комнату входили только Бендикс, Бром и я – мы чувствовали, что не должны рисковать здоровьем слуг, которые пока не заразились. Каждый из нас дежурил около вас по несколько часов. Помню, в тот день Бендикс провел с вами все утро, я пришла около полудня, чтобы остаться до вечера, а потом меня сменил Бром. Я отправилась проведать больных слуг. Двое из них умерли в тот день – кухарка, работавшая у нас до Лотти, и судомойка. А дел было много, так что занята я была почти до полуночи. Бендикса я не видела с самого утра, но ничего такого не подумала – Бром с Бендиксом разделили между собой заботы о ферме, и я полагала, что сын где-то на территории.
Я поднялась в спальню, умыться и отдохнуть. Стояла у умывальника возле окна, когда увидела, как кто-то выходит из дома через дверь кухни. Ночь была ясная, светила полная луна, и я узнала Бендикса. Более того, он пытался уйти украдкой. Я это сразу поняла. У него никогда не получалось сделать что-либо незаметно, даже когда он был мальчишкой. Дальше… Не знаю, что меня заставило. Я накинула самую темную свою шаль, старательно прикрыла волосы и выбежала за ним. Он ушел не слишком далеко – темный силуэт явно направлялся к дороге, тянущейся вдоль леса. Несколько раз Бендикс оглянулся, но меня, видимо, не заметил. Некоторое время я просто шла за ним, держась поодаль, но потом поняла, что веду себя глупо. Все-таки Бендикс – мой сын. Я его мать и имею право спросить его, куда это он отправился тайком после заката. И я окликнула его. Он был так напряжен, что чуть не подпрыгнул, услышав мой голос. Потом понял, что это я, и когда я приблизилась, закричал на меня, ругаясь, мол, зачем я пошла за ним. Бендикс всегда был очень сдержанным, и меня потрясло, что он заговорил со мной в таком тоне. Но я тоже рассердилась, а он никогда не умел толком противиться мне, когда я злилась, так что я вытянула из него все.
Мне жаль, что наши последние слова были гневными. Жаль, что я не сказала ему, как сильно его люблю.
Катрина говорила и плакала, а у меня просто сердце разрывалось. Я не хотела, чтобы она заново проходила через это, вновь переживала последние мгновения жизни своего сына. Однако я считала, что мне нужно знать – что я этого заслуживаю. Да, Бендикс был ее сыном, но он был и моим отцом, и всю жизнь мне говорили про него неправду.
