Александр Бушков - Рельсы под луной
Про иных генералов говорили разное… И даже про Жукова. Только не про нашего маршала Рокоссовского! Хрюкни мне кто-нибудь, что Константин Константиныч барахлился – зубы по морде раскидаю. Не тот был человек. И солдат не клал зря, как некоторые отдельные, и брать ничего не брал. Мы бы знали. На чужой роток не накинешь платок, вокруг любого генерала и маршала хватает людей простых, с приметливым глазом… И ни один рокоссовец не слышал, чтобы наш маршал…
Про золото. Я тогда уже думал: нашему брату, что рядовому, пусть и с лычками, что даже Ваньке-взводному, золото как бы и ни к чему. На гражданке его еще продать надо, за свою цену – а кому ты его будешь продавать в деревне или в райцентре, откуда я родом? Очень непросто. Многие это понимали. Тому же Лexe, когда он заведет разговор, что хорошо бы найти горсть золотишка, не я один, а многие говорили: и куда ты потом, умник, золотишко денешь? В твоей-то деревне? Торгсинов давненько уже нет, а в городе тебя обжулят на счет «раз», потому что ты в этом ни уха ни рыла. А он этак мечтательно: нет, мужики, золото есть золото, тут хозяйство враз поднимешь, заживешь…
С золотишком в Германии ему так и не повезло, разве что раз добыл две монетки с кайзером, наподобие царских червонцев. Золото настоящее, можно сказать, доподлинное, ну да на две монетки хозяйство не поднимешь.
Ну, а когда мы вошли в Маньчжурию, мигом стало ясно, что и тут Лехе не подфартит. Не та обстановочка. Встала наша рота в деревне, деревня большая, дворов на сто. Нищета-а… Мало у кого найдется лошаденка, все таскают на себе, в поле выходят всем семейством, с лопатами да тяпками. Рваненькие, худые, мяса не видят. Откармливают свинюшку к ихнему Новому году, чтоб раз в год мясца поесть. Какое тут золото? Тут даже на эту свинюшку не у каждого ухаря, привыкшего не стесняться, рука поднимется. Натуральная нищета.
И вот тут же вам как наглядная иллюстрация насчет эксплуататорских классов – помещичьи хоромы на краю деревни. Вот это, я вам доложу… Домина огромный, крыши черепичные, затейливые, вокруг глинобитная стена с двумя башенками. Сразу видно, что классовая борьба тут случалась: я что-то не припомню, чтобы наши помещики при крепостном праве вокруг своих усадеб стены возводили. А тут настоящая крепость, если посадить внутрь холуев с ружьями, можно сидеть долго – у крестьян-то огнестрельного оружия практически и нет.
Помещика мы не застали, он еще загодя собрал чад с домочадцами, все ценное, да и драпанул подальше, то ли с японцами, императорскими. И как в воду смотрел: аккурат на другой день после того, как мы туда вошли, приехали четыре китайца. Серьезные такие, один в очках, двое с винтовками, двое с маузерами. Стали собирать народ, что-то толковать зажигательно, лозунги всякие вывешивать на красной материи. Ну, тут ничего объяснять не надо, я совсем пацаном был, но коллективизацию чуток помню. Сразу видно, что к чему. Все согласно классикам…
Это была присказка, а вот теперь сама история.
Мы вчетвером: я, Jlexa, Равиль и Никодимыч – стояли в доме малость побогаче многих. Не то он был справный хозяин, не то китайский кулак: две сытые лошадки, свиньи, утки, и в доме, и на поле для него стараются, быстро определили: не родственники или домочадцы, а самые натуральные батраки. Каких я увидел впервые в жизни. Шапку перед ним ломают, глядят приниженно. Сразу ясно: батраки. Ну, нас это не касалось, пусть те четверо разбираются, для того и приехали…
Жена совсем молодая, красивая, ребенок еще ползает, а сам он – не старик, но в годах, так прикидывая, за сорок. Крепенько за сорок. Как-то его там звали… Я запамятовал. Язык не сломаешь, но для нас имена насквозь непривычные. И вот такое дело… Ничуть не скажешь, что он с нами держался враждебно или хотя бы неприветливо. Без особой дружбы, конечно, – а кому понравится, когда к тебе в избу ставят на постой четырех солдат, пусть даже они и не шалят? К тому же иностранных, на тебя не похожих? Но он ничего, спокойно держался, исподлобья не зыркал, чаю на заварку отсыпал полной горстью без всяких с нашей стороны требований – а чай у него не чета тому, что нам давали… Вроде бы и нормальный мужик, а вот поди ж ты… Ну не лежит к нему душа, и все тут! Какой-то он… Ну вот что-то в нем… Взгляд тяжелый, непонятный какой-то, как-то при нем… неуютно. Что интересно, он по-русски более-менее знал. У маньчжур это была не редкость, с русскими при царе они немало общались, и работали у нас в России, и КВЖД неподалеку проходила. Но все равно общаться с ним не было никакой охоты.
Тем более что мы, прожив там дня четыре, стали за ним замечать… всякие странности. Жена недосмотрела, ребенок выполз на крыльцо, навернулся со ступенек, расшиб головенку до крови. Подошел папаня, подул, побормотал что-то – и кровь больше не идет, дитенок моментально орать перестал, улыбается. То же самое было, когда Равиль – не совсем по-трезвому, откровенно говоря – споткнулся во дворе, упал, руку рассадил о какую-то железяку. Подошел хозяин, цап его за руку без всяких церемоний, пошептал, подул – и моментально прошло, кровь не течет, кожа не зажила, но рану чуток стянуло. Свиньи у него убежали из загородки – он, не суетясь, что-то такое шикнул, свистнул, и они назад гуськом, как собачки. Такие вот интересные мелочи. Равиль говорил потом: надо было поблагодарить, да как посмотришь ему в глаза – ну его!
Мы, конечно, все это малость обсуждали меж собой. Мы с Лехой и Равиль, люди молодые, только удивлялись: слышали про колдунов, но видеть не видели. А Никодимыч как-то по-другому держался. Он был с Урала, деревенский, казался нам тогда сущим стариком – как таких только на войну берут? Хотя было ему, я точно помню, сорок четыре. Ну, мы-то – самому старшему двадцать шесть. Нам он – старик стариком.
Так вот, Никодимыч нашу болтовню о хозяине слушал не встревая. Сказал только:
– Это бывает…
Мы ему: а что, ты дома что-то такое видел? Он: да ничего я не видел, отстаньте…
И вдруг видим мы, Леха стал с хозяином шушукаться. Самым натуральным образом: сядут во дворе, в уголочке, и тихонько о чем-то говорят, с самым серьезным видом. День они так, два… Мы к Лехе с расспросами: что да как? Леха отмахивается:
– Очень он интересно про старые времена рассказывает, как что было…
Но глазами что-то вихляет…
И однажды вечерком, на третий день, он нам говорит:
– Славяне, я отлучусь… Тут недалеко. К утру, я так думаю, вернусь, даже наверняка, но вы уж, если вдруг взводный нагрянет с какой-нибудь проверкой, не выдавайте. Скажите ну хотя бы, что меня понос прошибает, по полчаса за домом в траве сижу…
Мы ему: сдурел? Куда это ты вздумал отлучаться? Порядки забыл? Забыл, что полагается за самовольную отлучку из расположения? Сам спалишься, и нас подведешь…
Он говорит:
– Да какое там – из расположения? Я тут, в деревне, а это отлучкой из расположения не считается…
Мы насели: говори, что и как. Очень нам стало любопытно. Даже если он на пальцах договорился с китайской бабенкой – кое-кому удавалось… Но когда он успел? Все время с нами, на глазах, никто за ним ничего такого не замечал…
И так нас разобрало, что поставили мы ему вопрос ребром: или ты нам выкладываешь правду, или – не пустим. Вон Равиль у нас, хотя и не младший комсостав, все равно сержант, старший по званию, прикажет сидеть дома – и будешь сидеть как миленький…
Приперли мы его крепко, а он торопился. И в конце концов, видя, что мы не отстанем, выложил… Оказывается, в помещичьем доме закопан клад, самый натуральный, с золотом. И хозяин ему предложил этот клад взять на пару – один он почему-то не может, ему помощник требуется. А односельчан он брать с собой не хочет – ну, убедительно, в общем, мы – люди сторонние, с деревенскими не общаемся, сегодня здесь, а завтра неведомо где, уж наверняка больше не вернемся… Хозяин, мол, обещал честно поделить пополам. «Золото… Золото, мужики! Уж с ним-то я дома враз жизнь налажу…»
Мы с Равилем отнеслись к этому как-то несерьезно: в жизни не видывали кладов. Для нас это кино с приключениями. Клады только в кино бывают. Никодимыч дым пускает и молчит, насупился что-то. Потом спрашивает:
– А если плохо кончится?
– Это как? – взвился Лexa. – Японцев там быть никак не может. А если он, когда возьмем клад, решит не делить, а втихомолку меня пристукнуть – не получится. Я повоевал, видывал виды. У меня финка за голенищем и «Вальтер» за пазухой. Не выйдет. А насчет клада я ему отчего-то верю, вот верю, и все…
Никодимыч ему:
– Я не про то, Леха… Такие клады людям иногда боком выходят. Опасные они, понял? Пропадешь… Вот так вот один он золото взять ни за что не может, помощник ему понадобился… Говорю тебе: клады бывают разные. С одними ничего, обходится, а с другими… Погибнешь.
Леха аж заматерился.
– Никодимыч, – говорит, – ты тут чертовщину дурную мне не гони. Ты еще скажи, что там китайские черти сидят… Сам видел хоть раз, чтобы из-за кладов люди погибали? Нет? Ну так что ж ты тут сказки разводишь? Пришел, выкопал… Я и с вами поделюсь, честно.
